Действие этого рассказа происходило много лет тому назад, в тяжелые годы Первой мировой войны. Несмотря на это, история Мити-миллионера явно перекликается с современностью, дает повод задуматься, а может быть, и понять поступки и действия современных миллионеров.
Во всех столичных газетах середины июля 1916 года были помещены под различными броскими заголовками сенсационные сообщения об аресте известного банкира-миллионера Дмитрия Львовича Рубинштейна, директора правления Русско-французского банка, «Юнкер-банка» и многих других.
Закрытое следствие по этому делу, освещаемое весьма куцей и краткой газетной информацией, не столь любопытно по сравнению с обликом виновника происшествия.
Незаурядность одного из столпов российского торгово-промышленного бизнеса, его своеобразная деловая гениальность, соседствующая невероятным образом с комизмом и какой-то убогостью в быту, делают его фигуру весьма колоритной и достойной внимания.
Арест Дмитрия Львовича был произведен на его даче на вилле на Каменном острове Петербурга, о которой нельзя не сказать несколько слов. Дача располагалась в живописном месте острова, рядом с легендарным дубом, посаженным Петром I. Роскошный особняк в два этажа с балконами поражал своей отделкой. Залы внутри особняка украшались многочисленными картинами, создававшими прекрасные интерьеры. Сами же картины были достойны лучших музеев мира. Но особенно славилась дача шикарными, как у римских патрициев, мраморными ваннами, правда, несколько меньших размеров. В гараже при даче постоянно дежурили две последние модели автомашин, а в конюшне скучали без дела рысаки. В особняке проживали банкир с женой со своими двумя малолетними детьми. Здесь же находился многочисленный штат разной прислуги.
В ночь с 9 на 10 июля у супругов Рубинштейн состоялся интимный вечер, на котором присутствовали три видных сановника и близкие друзья. Был сервирован богатый ужин, гости мило развлекались, а Дмитрий Львович, используя благоприятную ситуацию, сумел заключить еще одну сделку.
В 3 часа ночи, когда замерли звуки моторов автомобилей уехавших гостей, а хозяева стали готовиться ко сну, роскошная дача со всех сторон была окружена полицейскими агентами и в дом вошел представитель жандармского управления полковник Резанов.
Можно себе представить, какой переполох возник в доме при появлении таких нежданных гостей. Перепуганный лакей, заикаясь, почтительно доложил, что барин в ванной, на что полковник приказал привести его немедленно. Рубинштейн, выйдя из ванной комнаты, увидел жандармского полковника, предъявившего ему постановление на арест. Не веря своим глазам, он дрожащим голосом сказал: «Вы шутите. Это, верно, шутка моего брата».
В ответ он услышал страшные слова о том, что братья его арестованы еще вечером. Он был так поражен этой новостью, что с него едва не упала простыня, прикрывавшая его наготу. Тем временем лакей подносил верхние вещи барина и помогал ему одеться.
До самого рассвета продолжался обыск, во время которого Дмитрий Львович все время курил и пил какую-то воду. Обыск закончился в 9 часов утра. Полковник Резанов поехал на Царицын луг (Maрсово поле) на квартиру банкира, а с дачи были увезены полицейскими агентами в распоряжение следственных властей обнаруженные документы.
Рубинштейн в автомобиле, в сопровождении супруги, был доставлен к коменданту Варшавского вокзала для отправки в псковскую военную тюрьму. До самой посадки в поезд он верил, что все разъяснится, и потому, скорее убеждая себя, чем присутствующих, громогласно заявил: «Мой арест – это сенсация, которая затмит арест Сухомлинова. Помилуйте, я владею капиталом в 300 миллионов рублей клиентских денег, вложенных самой разнообразной публикой в те банки, где я принимаю участие. Петроград, Париж и Лондон должны ахнуть, когда узнают, что меня задержали по какому-то странному недоразумению. Ведь иностранные и российские биржи должны потерпеть крах, если мой арест состоится. Такими вещами шутить нельзя. Разве можно трогать такого человека?»
Но когда он увидел в комендатуре вокзала арестованными своих коллег по коммерции, то не мог удержаться от слез. Для арестованных был подан специальный вагон, который был прицеплен к псковскому поезду. Поезд медленно отошел от платформы, а жена Рубинштейна долго осеняла его крестом.
Дмитрий рос и воспитывался в Харькове, где постоянно проживали его родители – люди вполне обеспеченные, имевшие несколько домов в городе. Все это досталось им нелегко, а с большим трудом и благодаря постоянной экономии во всем. Их дети также были ограничены в тратах. Дмитрий еще в юные годы для приобретения карманных денег подрабатывал, занимаясь перекупкой акций. Ему везло – коммерция давала ему деньги, что, в свою очередь, увеличило «аппетит» юноши, и он стал оперировать крупными партиями акций. Когда финансовое положение Дмитрия, которого часто по-дружески называли Митей, стало достаточно крепким, он начал подумывать о женитьбе. И тут счастье ему снова улыбнулось – он женился на сестре члена городского совета Белле Эйнштейн. Это упрочило финансовое положение молодого человека, но главное – он приобрел умного и верного друга. Дмитрий окончил курс Харьковского университета недурно, несмотря на проведение побочных коммерческих дел. В городе он был весьма популярен как делец по устройству различных хитрых комбинаций, в том числе и нечистого свойства. Молодой человек был завсегдатаем ресторанов, которые посещали как интеллигенты города, так и люди, причислявшие себя к ним. В компаниях Дмитрий пил мало и всякие встречи использовал для заключения деловых сделок.
После окончания университета, решив отправиться за счастьем в Петербург, Дмитрий предложил отпраздновать оба этих события в кругу своих соучеников, коллег по коммерческим делам, а также нескольких профессоров, которые иногда позволяли себе посидеть в веселой компании студентов. В ресторане вокзала будущий банкир заказал роскошный обед с шампанским и дорогими винами, которые доставались из погреба в особо торжественных случаях. Безусловно, обед стоил очень дорого. Гости же много пили и вовсю веселились.
Бесконечно был весел и сам виновник торжества, сидевший среди молоденьких артисток ресторана. Но неожиданно он вышел из-за стола и объявил, что вынужден покинуть компанию на 2–3 минуты для разговора по телефону. Его подвыпившие компаньоны продолжали веселиться, время пролетело как миг, и когда наконец гости спохватились, что Мити долго нет, то выяснилось самое невероятное – «хлебосольный» хозяин скорым поездом укатил в Петербург. В переданной кем-то записке он извинился за предстоящие его друзьям расходы. Ему, видите ли, не удалось достать пары сотен. Конечно, все участники компании вынуждены были расплатиться собственными деньгами. Называли ли они его бессовестным нахалом – доподлинно неизвестно. По нашему мнению, такое определение по отношению к Мите являлось бы еще очень мягким.
Молодой Рубинштейн, приехав в Петербург, имел уже за плечами большой опыт в проведении различного рода коммерческих махинаций. Свои способности и опыт в этом плане он мог полностью реализовать на огромных «деловых просторах» столицы. На него обратили внимание тузы бизнеса, и вскоре ему был открыт доступ в несколько банков. Ему стал покровительствовать сам Алексей Иванович Путилов – крупнейший русский промышленник и финансист – один из ярких представителей российской торгово-промышленной элиты. Дмитрий Львович вскоре стал своим человеком в крупном Русско-азиатском банке, возглавляемом Путиловым.
Все частные банки подружились с «Митей», как часто его называли сначала в глаза, а потом – только за глаза. Его ценили и боялись, потому что уж очень хорошо проводил он самые сложные дела, ставившие других в тупик.
Рубинштейн первое время жил довольно скромно, правда, у него была большая квартира на Французской набережной (ныне набережная Кутузова). Однако его гости сидели за большим столом, очень часто покрытым не первой свежести скатертью, а иногда и просто грязной. Да и гости приходили к нему соответствующие: фармацевты, провизоры, начинающие биржевые дельцы и пр.
Прошло 10–15 лет, и в жизни Дмитрия Львовича произошли огромные перемены. У него в гостях теперь графы и князья, адмиралы и генералы. Он занимает шикарную квартиру в доме № 5 на Царицыном лугу. Этот дом, между прочим, знаменит тем, что в нем одно время снимала квартиру вошедшая в историю авантюристка Ольга фон Штейн.
Большую роль в делах Рубинштейна играл граф Михаил Михайлович Ланской. Из деятеля по крестьянским делам в далекой Сибири он превратился в банкира с большим влиянием, ему верили, к нему относились с уважением, как к человеку с безупречным прошлым. Чуждый каким-либо махинациям, он, на свое несчастье, встретился с Дмитрием Львовичем и, сразу попав под его растлевающее влияние, сделался для него красивой ширмой, за которую тот прятался в нужных случаях. Кроме того, граф ничего не смыслил в хитростях банковского дела и, подписывая передаваемые ему бумаги, вряд ли хорошо понимал их смысл.
Предпринимательская деятельность Дмитрия Львовича была необыкновенно широкой. На основе объединения нескольких банков он создал Русско-французский банк и привлек в состав своих помощников А. А. Столыпина – брата премьер-министра, а также товарищей петроградской городской головы Дёмкина и Глебова.
Дмитрий Львович имел огромное количество агентов для скупки необходимых для армии продуктов, дефицит которых в связи с войной был необычайно велик. В благоприятный момент через подставных лиц он предлагал продукты военному ведомству. За это львиная доля барышей переходила в карманы банкира-спекулянта.
Выступал банкир и на многих других аренах столичной жизни, например в компании с международными банками он организовал биржевую газету с участием писателей Максима Горького и А. В. Амфитеатрова.
Одной из отвратительных черт характера миллионера была его какая-то особенная жадность – он терпеть не мог платить долги, – просто до смешного. На Невском проспекте, между Морской улицей и Екатерининским каналом (ныне канал Грибоедова), ютился много лет микроскопических размеров писчебумажный магазинчик с переплетной мастерской. Владельцу этой лавочки Дмитрий Львович задолжал рублей пятьдесят с копейками. В течение нескольких лет хозяин магазина, имевший очень скромный достаток, упрашивал банкира уплатить долг, но, увы, бесполезно.
О жадности Рубинштейна свидетельствует его так называемая благотворительная деятельность. Особенно ярко он проявил себя как горе-меценат по отношению к консерватории, которую он неоднократно посещал, демонстрируя свою любовь к музыке. Он даже упросил как-то представить ему список с фамилиями талантливых учеников для оплаты их учебы. Каково же было возмущение администрации, когда богач-банкир не заплатил за учебу этих молодых людей ни копейки! Вторым безобразным случаем опять же по отношению к консерватории было обещание большого пожертвования в пользу бедных студентов. Не без участия Дмитрия Львовича был пущен слух, что он жертвует огромную сумму в 200 тысяч рублей на учреждение стипендий для бедных учащихся.
В результате за целый год им было выделено всего 5 тысяч рублей.
Из-за своей жадности Рубинштейн не раз прибегал к мелким жульническим комбинациям. Например, однажды он по одному векселю бессовестно требовал деньги два раза…
Известно и много других примеров, характеризующих жадность богача.
У Рубинштейна было прямо болезненное тяготение к «большому свету». Знакомства со знатными титулованными лицами были чуть ли не главной целью его жизни. Для этого он скрепя сердце готов был сорить любыми деньгами. Любимой фразой Рубинштейна была подобная этой: «Вчера граф Коковцев мне говорит…» А за несколько дней до ареста он умолял одну из первых светских дам – графиню Клейнмихель: «Ради бога, пригласите к себе обедать японского посла и меня. Я не знаю, до чего я жажду с ним познакомиться».
Кто-то, очевидно одаренный банкиром, уже хлопотал ему звание действительного статского советника, приравненного в «Табели о рангах» к генерал-майору. Однако это, к огромному сожалению Дмитрия Львовича, сорвалось. Только ресторанная челядь величала его «превосходительством», на что он охотно откликался.
Для завоевания нужных ему влиятельных лиц он не жалел ни времени, ни денег. Например, когда председатель Совета Министров И. Д. Горемыкин не счел нужным войти с ним в контакт, Рубинштейн предпринял хитроумный обходной маневр и сумел убедить супругу премьера дать согласие на устройство лазарета ее имени. Горемыкину ничего не оставалось, как развести руками.
В другой раз Дмитрий Львович также предложил одному министру устройство за свои деньги военного лазарета. К величайшей досаде Рубинштейна, ему передали, что это очень патриотично, но его убедительно просят оставить министра в покое. Тогда он придумал новый ход. Через некоторое время к дому министра подкатила роскошная машина-лазарет, в которой находилась графиня Клейнмихель. Когда она сообщила, что это дар банкира, то ее хотя сердечно и поблагодарили за благородный поступок, но от подарка отказались. Министр не пожелал иметь дело с махинатором.
На обед в честь французских гостей, приглашенных Государственной думой, Рубинштейн явился с пригласительным билетом графа Ланского и настойчиво требовал его пропустить. Узнав об этом, председатель Думы М. В. Родзянко на весь зал зычно гаркнул: «Гоните его в шею».
На открытии больницы для детей беженцев, где присутствовали высокопоставленные чиновники, банкир подкатил на автомобиле, одетый в свою персидскую консульскую форму. Несмотря на жару, на нем была барашковая шапка и мундир с обильным шитьем галунами на воротнике и рукавах. При этом Дмитрий Львович упорно лез вперед, чтобы все его заметили. Увидев такой наряд, присутствующие острили, что банкир похож на швейцара шикарного отеля. Говорили, что он сам придумал как персидскую форму, так и должность консула.
В маленькой с животиком фигуре Рубинштейна и в его костюме с золотыми галунами было что-то анекдотичное и опереточное. И куда бы Дмитрий Львович ни приезжал, вслед на него показывали и говорили: «Вот идет Митька». Словно банным листом приклеилась к банкиру эта унизительная кличка. Однажды он воскликнул: «Сто тысяч дал бы, только бы меня перестали называть Митькой!» Однако эта кличка полностью соответствовала внутреннему содержанию Рубинштейна. Поэтому она всегда была с ним и он никогда не мог от нее избавиться.
Арест Рубинштейна не вызвал краха российской и европейских бирж. Более того, они почти совсем не отреагировали на это событие. Переоценил банкир и свою значимость – его отсутствие не повлияло на работу банков. Все шло так, как будто и не было в российском торгово-промышленном обороте полагающего себя всесильным банкира-комбинатора.
Просидев в псковской тюрьме больше четырех месяцев, Дмитрий Львович в начале декабря 1916 года был освобожден на поруки своих родственников и с подпиской о невыезде из столицы. Одной из причин этого решения было его сильное заболевание нервным расстройством. Судебное же следствие не прекращалось, а даже форсировалось: дело было передано из военной комиссии опытным в финансово – экономических вопросах гражданским следователям. При этом оговаривалось, что в случае необходимости банкир может быть подвергнут вторичному аресту.
В печати длительное время отсутствовали сведения о том, в чем конкретно обвинялся банкир. Только в середине января 1917 года газета «Петроградский листок» опубликовала пункты обвинения. Обобщая их, можно сделать вывод о том, что он обвинялся в спекулятивных махинациях в тяжелые годы мировой войны, выгодных ему как руководителю Русско-французского банка, но нанесших ущерб финансово-экономическим интересам страны.
Собственно вся жизнь Дмитрия Львовича Рубинштейна была направлена на получение богатства любым путем, честным или нечестным. Таков уж был Митя-миллионер.
