По мере того как империя Моголов приходили в упадок, в Декане поднялась новая энергичная сила: она заполнила вакуум, хлынула в быстро опустошаемый Север, “осуществляя грабежи и мародерствуя” по мере того, как формировала и создавала созвучную своему имени Маратхскую конфедерацию. Подъем этой силы совпал с ослаблением Аурангзеба и был по сути своим ответом на последние акты тиранического правления Великих Моголов.
Шел год 1659-й, Шиваджи только что расправился с Афзал Ханом, одним из генералов Аурангзаба, используя концепцию Каутильи о “предательской войне”. Наш интерес, однако, заключается не в изучении истории этого периода, а тех военных перемен, которые привнесли маратхи.
Армия маратхов в лучшем исполнении означала рождение некоторого рода нации-государства, прототип которого получил развитие в Европе, начиная со времен Тюдоров. Ничего подобного не имело места в Индии вплоть до возникновения государства под лидерством Ранджита Сингха. Власть маратхов стремительно разрасталась, потому что основывалась на новых принципах; об этом, однако, очень скоро забыли, и как государство, так и армия стала возвращаться к старым добрым временам: деградация и упадок начались уже тогда, когда империя маратхов все еще расширялась.
...С властью маратхов начали считаться во времена роста амбиций [Шиваджи]: он намеревался противопоставить себя Моголам как независимый правитель индуистской империи, ... расположенной на территории северо-западного Декана и в Восточных Гхатах [сегодня главным образом в Махараштре. Он олицетворял образ маратха]... Если бы Шиваджи жил дольше, а его принципы выдерживались его последователями, дух маратхов несомненно бы переродился в национализм: он основывался на индуистской религии, языке маратхи и стране Махараштре...14
Шиваджи умер в 1680 году, но власть маратхов продолжала распространяться и в следующем веке, хотя сами принципы Шиваджи были в возрастающей степени отрицались. К концу XVIII века кавалерия маратхов “купала своих коней в Инде.” Калькутта сочла необходимым соорудить Маратхский ров, чтобы защищаться против их рейдов. Они разгромили Низама и вынудили его отдать половину своей территории; они продолжали свои войны на южной оконечности Индийского полуострова.15
Артур Уэллслей и битва при Ассайе знаменуют собой начало их конца. Это был 1803 год.
“Шиваджи является... выдающимся руководителем, которого субконтинент произвел на свет за два столетия.” Хотя существует множество описаний военных методов Шиваджи, одного примера достаточно для наших изысканий.
Дисциплина в армии Шиваджи была очень строгой. Не разрешалось присутствие женщин... физический вес должен был поддерживаться на самой возможной нижней планке, солдаты обычно имели при себе привязанный к седлу семидневный рацион еды; очень часто не ставились шатры, даже у самого Шиваджи. Стремительные передвижения, неожиданность, засады – таковы были его любимые методы...
Его солдатами были грубые крестьяне, во внимание почти не принимались различия между ними: “пастухи, скотники и подобные им” – все объединялись вместе. Шиваджи пытался унифицировать их своим авторитетом, чтобы нейтрализовать силу феодальной принадлежности и каст.
В его пехоту входили горцы Гхатов, и в первые годы деятельности он не делал ставку на кавалерию, что позднее стало одним из главных принципов. Но людям следовало платить, и важной частью системы Шиваджи было выплаты, по возможности, как можно более высокие и [непосредственно] из государственной казны.
Для этого были нужны деньги, которые он собирал военными средствами (поэтому они стремились к войнам, расширявшим их территории).
[Хотя сам Шиваджи] не одобрял беспорядочных грабежей, считая их разлагающими дисциплину. Он считал большим преимуществом договориться с каким-нибудь раджой, который соглашался выплачивать охране деньги ежегодно, и не проводить при этом дорогостоящих военных операций, чтобы вынудить его к этому. Если тот на это не соглашался, то все награбленное переходило в государственную казну, причем для его распределения.16
Существовали и другие черты, которые значительно отличали маратхов от Моголов, поскольку также, как и раджуты,
люди Шиваджи были индийцами; они не были пришельцами. Однако в других моментах они ничем не отличались от захватнического войска Бабура: у них соблюдалась дисциплина и поощрялась верности долгу, они могли быстро передвигаться и совершать маневр перед лицом врага. Однако разложение началось уже при первом унаследовавшем власть правителе и продолжалось с возрастающей скоростью.
Спустя совсем недолгое времи армию маратхов почти ничем не отличались от армии Моголов. Вновь появилась система силледари, управление стало более легким, “поскольку ведение судебных дел было возвращено традиционным судебным представителям, и постепенно эта армия также утратила свою жесткость, возвратившись к более мягкому феодальному принуждению.” Существует множество свидетельств современников об этом периоде, поскольку стали прибывать в большом количестве европейцы, и они старались регистрировать то, что видели. Только один аспект поэтому заставляет нас остановиться здесь: различные категории кавалерийских войск.
Самым первым назовем баргира, того, кто привел своего собственного коня, однако ему платило государство. Вслед за ним шел экадар, то есть тот, кто привел коня со сбруей, но которому не платили напрямую, затем шли силледаты, которые по контракту приводили определенное количество лошадей с экипировкой, а также обеспечивали войска, получая пропорционально воинским денежным трофеям в виде оптовой суммы. Далее следовала четвертая категория, хотя она возникла уже после Шиваджи, – пендхари, которую англичане упростили до пиндари:
К ней могли принадлежать люди любой веры, языка или национальности, многие из них были мусульманами с севера. Им ничего не платили, наоборот, они должны были вносить одну шестую от любого добытого ими трофея. Короче говоря, они были легализованными грабителями и часто совершали набеги по своей инициативе.17
В свою очередь эти самые пиндари, после падения маратхов, привели к короткой Войне пинадари, некоторые отщепенцы пиндари превратились в головорезов, которые были ликвидированы Слиманом. Но мы слишком забежали вперед. Пехота маратхов привлекала в качестве рекрутов всех – “сикхов, раджпутов, синдов и белуджей; арабов, рохиллов, абиссинцев и португальцев.” Оплата разнилась: арабские наемники зарабатывали пятнадцать рупий в месяц, деканские рекруты – до шести рупий.
Позабыв мечты Шиваджи об “индуистской империи, основанной на махараштрийской отчизне, маратхи начали действовать от имени Могольского императора, вызывая вражду у своих естественных союзников раджпутов, “которые находили их даже более свирепыми, чем Моголы.” Чтобы компенсировать и возместить утрату своей природной твердости и жизненной силы, они стали приглашать на должности высших командиров французов и других европейских наемников. Это стоило им потери наивысшего преимущества – мобильности, поскольку как только европейская муштра заменила природную подвижность, армия маратхов стала медлительной и неповоротливой.
Имеет место, однако, дополнительный аспект военной мысли маратхов, который ставит их совершенно особняком. После великой династии Чола, которая для защиты своих торговых путей имела флот, маратхи совершенно сознательно решали вопрос о наличии военного флота. Принимая во внимание обширную береговую линию Индии и объемную морскую торговлю (причем с древнейших времен), здесь всегда был странный просчет. Причем в определенной степени он сохраняется по сей день. Маратхи были первыми и, вероятно, единственными, кто развернул флот; поистине, до сих пор справедливо выражение: “Шиваджи руководил столицей своей империи на больших морях.”
Малгаонкар в своей книге о Канходжи Ангрее, маратхском адмирале, приводит описание:
6 июня 1674 года в момент, признанным жрецом благоприятным, Шиваджи был возведен на трон как Райгад. Впервые в истории маратх правил на земле маратхов. Никто не помнил, кто был последним индуистским царем, или когда и где он правил; в тот день это никого не волновало. В посвящении, сделанном во время коронации, царство Шиваджи определялось как “простирающееся до пределов океана”. [Однако] португальцы в Гоа уже обратили внимание на растущую мощь флота Шиваджи и подписали с ним договор о дружбе. Вице-король направил к Шиваджи своего эмиссара с подарками и предпринял действия по обеспечению его пушками, причем за достойную цену – обещание, что Шиваджи не будет нападать на их корабли.
На момент коронации Шиваджи имел 57 крутых боевых кораблей (не считая малые суда) с общей боевой силой из 5000 человек. Пять лет спустя у него было 66 крупных кораблей. Уже во время его экспедиции в Карвар и Аколу, за девять лет до этого, у него имелось 85 кораблей, водоизмещением от 30 до 150 тонн, а также три трехмачтовых судна с общей боевой силой до 4000 человек – внушительный флот даже по современным масштабам.
Флоту Шиваджи было менее пяти лет – кораблестроение началось буквально с нуля. И вот теперь предстоял испытательный поход, корабли и их капитаны, а также личный состав, получили задачу показать свое мастерство, как это происходит с вновь оборудованными военными судами в наши дни. [Это относится к экспедиции в Карвар.] Затем... снова в 1670 году, флот снова вышел, чтобы “продемонстрировать флаг”, и вызвал у англичан в Бомбее большую тревогу. Они были убеждены, что Шиваджи проводит объединенную компанию против Сурата. Флот прошел мимо Бомбея... Шиваджи был несомненно первым в Индии правителем, осознавшим необходимость охраны побережий. Его корабли начали патрулировать вдоль побережья “защищая его от португальцев, голландцев, англичан – в целом, от двадцати семи враждебных держав, которые жили за счет дани, собираемой среди людей, населяющих побережья и собирая для короля … золото... и другие виды обложения. Таким образом, флот стали уважать как эффективную боевую силу, настоящую армию на морских волнах”.18
Флот Шиваджи распределялся с точки зрения командования по различным региональным группа, и он мог рассчитывать на целую группу опытных морских командиров. К примеру, существовало северное командование, хотя официально он так не обозначалось.
Среди старших воинских начальников был Сиддоджи Гуджар, назначенный командующий флотом маратхов. Командование побережьем принадлежало двум командирам: Канходжи Ангрею и Бхаванджи Мохитаю. Северное командование с остатками флота в Суварна-дурге и Гхерии были в руках Конходжи Ангрея как независимого командира.19
К этому человеку мы вскоре вернемся. Малгаонкар продолжает: “Шиваджи оставил после смерти флот из “четырех или пяти сотен кораблей”20. Эта цифра слишком завышена и почти наверняка включает в себя его торговый флот. Однако многие историки соглашаются, что “Шиваджи построил флот, состоящий по крайней мере, из двухсот боевых кораблей различных водоизмещений”. И от всего того, что он создал, включая армию и флот, буквально спустя десять лет после смерти Шиваджи остались полусгнившие останки.
Восемь или десять кораблей, которые унаследовал Кханходжи Ангрей, не могли быть ничем иным, как залатанными галиотами и вспомогательными судами.
Если, однако, в первые годы восемнадцатого века любой из иностранных держав вдоль конканского побережья предложили бы назвать общего врага, никто бы из них не назвал Моголов или маратхов. Их ответ был бы однозначным: Канходжи Ангрей!.. Для того, чтобы нейтрализовать этого человека, которого они называли пиратом, англичане расходовали каждый год сумму, эквивалентную миллиону фунтов стерлингов по теперешней стоимости. Они вырыли ров вокруг Бомбея для защиты против него, а затем соорудили за рвом стену. Они даже вступили в сговор со своими давнишними конкурентами – португальцами, чтобы его уничтожить...
Португальцы вступали с ним [Ангреем] в дружеский союз, сражались вместе с ним, и все-таки тайно интриговали против него и помогали его врагам. Голландцы потеряли огромное количество людей во время единственного нападения на одну из его крепостей, после чего привели целую эскадру боевых кораблей из Батавии, надеясь подчинить его. ...Англичане называли его наземной акулой, которая уничтожала все как на земле, как и на суше; они называли его грабителем, пиратом, проходимцем, мятежником, и в то же время направляли своих эмиссаров с инструкцией подкараулить его, провести с ним “цивилизованные” переговоры и купить его с потрохами. Португальцы называли его еще более уничижительными именами, и в то же время связывали его с Барбароссой и направляли ему дорогие подарки. Ни один из кораблей не мог проследовать по водам Конкана беспрепятственно, причем даже военные корабли. Они следовали с конвоем, вооруженные до зубов, и в среде коммерческой общины укоренялся обычай дарить кошелек с пятьюстами соверенов капитанам кораблей, если они проведут караван до порта невредымым. Кто бы ни правил той или иной землей, кто бы ни распоряжался над нею через посредство портовых поселений, окруженных рвами и стенами, при всем при этом не было двух мнений относительно того, кто именно господствовал над морями вдоль Конканского побережья в первые годы восемнадцатого столетия: это был Канходжи Ангрей.
В сфере мореплавания Канходжи Ангрей совершал чудеса даже в больших пропорциях, чем это имело в преобразованиях армии Марахтов. Через девять лет после возложения на него командования Северным флотом, он превратил его в компактную мощную ударную силу, в которую входило сорок судов разного типа. О нем и до этого говорили со страхом, теперь к нему относились с уважением на всем побережье. “Ангрей, пират [Шиваджи], независимый от Раджи” со всей очевидностью глубоко тревожил европейские державы. Как следствие, суда ост-индийской компании, хотя в первую очередь они предназначались для торговых целей, стали вооружаться столь же серьезно, как и суда британского Военно-морского флота. Компания, таким образом, стала создавать собственный военный флот, “который, как ни странно это звучит, носил то же самое название что и наш флот: “Индийский военный флот”22 . И это выдающееся обстоятельство ставит марахтов на особое место, о чем уже говорилось ранее. Зарождение индийского военно-морского флота можно проследить, начиная от этой маратхской традиции.
