Общий характер культуры в III в. Римское право
Кризис III в. отразился и в идеологии того времени. Старые идеи и представления расшатывались, новые прокладывали себе путь. Этот период обычно считается временем глубокого упадка культуры, и действительно, в области науки, литературы и искусства в III в. не было создано ничего значительного. Единственное исключение составляет право, которое интенсивно разрабатывалось префектами претория — Папинианом, Ульпианом и другими юристами. Именно в это время в соответствии с нуждами мировой империи приводится в систему римское право «...с его непревзойденной по точности разработкой всех существенных правовых отношений простых товаровладельцев (покупатель и продавец, кредитор и должник, договор, обязательство и т. д.)». Римское право к этому времени включало элементы правовых норм, действовавших в провинциях. Оно было результатом и могучим оружием уравнения отношений во всех частях империи и воздействия на эти отношения.
Религия и философия
Напряжённая борьба в III в. шла в области религии и философии, которые в это время в значительной мере сливаются. Обострение этой борьбы объясняется тем, что в условиях резкого ухудшения положения большей части населения, всеобщей неуверенности в завтрашнем дне, беспрерывных внешних и внутренних войн, обострения социальных противоречий главным вопросом, занимавшим умы, стал вопрос о причинах, породивших все эти бедствия, о происхождении в мире зла, вопрос о том, как уйти из-под его власти, как жить, на что надеяться. На все эти вопросы в тех условиях некий, хотя бы лишь видимый ответ могли дать только религия и близкая к ней философия. А так как многие образованные люди этого времени были тесно связаны с деклассировавшейся, уходившей в прошлое муниципальной знатью, то созданные религиозно-философские системы принимают пессимистический, упадочнический характер.
Материализм повсеместно вытесняется идеализмом, интерес к земному миру — интересом к миру потустороннему, социальные и политические проблемы оттесняются учениями о силах, якобы управляющих судьбами мира, о боге, демонах, предопределении и свободной воле, грехе и очищении и т. п. Стремление к научным знаниям сменяется скептицизмом, утверждениями, что мир не познаваем для человека, а может быть, и вовсе не существует вне его представлений, как это пытались доказывать, например, Секст Эмпирик и другие представители школы скептиков. Правительство, понимая, что такие настроения пагубно влияют на общественную жизнь, пыталось бороться о ними, противопоставляя им казённый и обязательный оптимизм.
Большую роль играла, как и при Августе, идея нового «золотого века», который должен принести своим подданным император. Для укрепления этой идеи Септимий Север торжественно отпраздновал секулярные игры по образцу такого же празднества, устроенного Августом, а затем Клавдием. Чем тяжелее становилась жизнь и чем кратковременное правление императоров, тем более настойчиво требовали они от подданных признания своего правления «золотым веком». «Мы видим золотой век» , чеканилось на медалях, выдававшихся военным, а ритор III в. Менандр, написавший руководство для составления речей, произносившихся перед императорами, включил туда и обязательное упоминание о «золотом веке», «наступившем в их правление. Даже колоны свои жалобы императорам на притеснения прокураторов неизменно начинали с заверения, что в их правление все обрели счастье и только они одни составляют случайное исключение.
Но, конечно, все эти заверения никого не обманывали и не означали прекращения поисков утешения в религии. Даже единственный литературный жанр, продолжавший развиваться в III в.,—роман—приобретает религиозно-философскую окраску. Платоник Апулей из африканского города Мадавры, живший во второй половине II в. и начале III в., пишет весёлый роман о похождениях грека Луция, который, пожелав испытать колдовское искусство славившихся своими познаниями в магии фессалийских женщин, по ошибке превращается в осла и в таком виде переживает разнообразные приключения. В романе Апулея есть всё, что обычно входило в состав античного романа,— и разбойники, похищающие прекрасную девушку, и страшные опасности, и чудесные избавления, и любовные истории, и кровавые преступления, и вставные рассказы, из которых особенно знаменита сказка об Амуре и Психее, многократно обрабатывавшаяся впоследствии и на Западе, и в России. Но конец романа религиозен: Луция освобождает от чар явившаяся ему во сне богиня Исида, и он принимает посвящение в её мистерии. В романе «Эфиопика», написанном Гелиодором из Эмесы, обычный для античного романа сюжет — приключения двух влюблённых, которые соединяются, лишь испытав невероятные опасности и страдания,— сочетается с прославлением покровительствующего им солнечного бога, которого автор называет Аполлоном, но под которым, видимо, подразумевает эмесского Элагабала.
Наиболее интересен в этом смысле религиозно-философский роман начала III в., написанный известным софистом Филостратом, о мудреце и «чудотворце» I в. н. э. Аполлонии из каппадокийского города Тианы. Филострат был близок к жене Септимия Севера Юлии Домне, собиравшей вокруг себя всех выдающихся представителей тогдашних образованных кругов. Здесь обсуждались все волновавшие их вопросы с известной свободой, допускавшейся Юлией Домной, которая стояла в некоторой оппозиции сперва к мужу, а затем к сыну.
Филострат с одобрения или даже по совету императрицы попытался дать в своём романе новый идеал современникам. Его Аполлоний, которого, кстати, некоторые противники христианства впоследствии противопоставляли Христу,— совершенный образец античной мудрости и добродетели. Эти качества он приобрёл праведной жизнью по заветам Пифагора и общением с философами Эфиопии и Индии. Свою мудрость Аполлоний ставит на службу обществу. Он поучает граждан, реформирует и восстанавливает религиозные обряды, успокаивает мятежи, обличает корыстолюбцев, изгоняет, демонов, даёт Веспасиану советы, как наилучшим образом устроить империю, причём формулирует программу монархии, основанной на городской автономии, свободе мысли и мирной политике, активно борется против «тирана» Домициана.
Это служение обществу сближает Аполлония с идеалом мудреца в учениях стоиков и киников. С ними роднит его и представление о всеобщем гармоническом единстве мира, но обоснование ему он даёт несколько иное. Для стоиков высшим началом был разум; разум диктовал подчинение неизбежным законам природы, исполнение долга и т. п. Аполлоний в духе положений неопифагорейцев и платоников учит, что выше разума стоит некое идеальное начало, общее всему и всё объединяющее. Разумом его познать нельзя, но к нему надо стремиться, так как только в соединении с вим — высший смысл жизни.
Чем дальше, тем острее становится идеологическая, борьба, развёртывающаяся параллельно с борьбой социальной. Среди аристократии западных провинций крепнет культ Антонинов, но не реальных, исторических Антониной, а идеальных правителей, которые ещё явятся и устроят мир без солдат, без «варваров», без «тиранов» и передадут всю власть сенату. Появляются пророчества о грядущем пришествии такого сенатского «мессии». С ним сближается, между прочим, и Геракл, но не народный Геракл-труженик, а аристократический Геракл, «добрый царь», гроза тиранов, укротитель «черни». Такого Геракла особенно чтили правители Галльской империи: император Проб, искавший союза с западной знатью, и палач багаудов Максимиан. Среди восточной аристократии в соответствии с её политическими устремлениями большое распространение получают солнечные культы. Солнце здесь мыслилось как единственный или во всяком случае верховный бог и вместе с тем как особый покровитель императора, который так же велик и недосягаем на земле, как солнце на небе. Это-то солнце и избрал своим богом Аврелиан, налаживая отношения с Востоком после победы над Зенобией.
В армии и связанных с нею кругах всё ещё процветал культ Юпитера — бога римской мощи и славы. Сложные религиозно-философские системы в народе и армии распространялись слабо или принимали формы примитивной магии и веры в демонов. Только культ «спасителя» Митры, ясно дававший ответ на вопрос о происхождении зла и об избавлении от него, а также христианство находили здесь всё больше сторонников.
В среде муниципальных рабовладельцев и связанной с ними городской интеллигенции идеологический кризис чувствовался острее всего. Большое распространение получают здесь христианские и нехристианские гностические системы, созданные главным образом уроженцами Сирии и Египта, где, особенно в Александрии, развиваются новые религиозно-философские школы, близкие к платонизму. На гностиков сильно влияли также египетские, сирийские и персидские мистерии. Их учения излагались в форме тайных откровений.
При всём различии этих систем их объединяла крайне пессимистическая оценка мира и человечества, что естественно для представителей класса, уходящего в прошлое. Бегство от общества, строгий аскетизм пользовались всё возрастающей популярностью в этих кругах. Презрение к «черни» заставляло гностиков делить человечество на немногих избранных, живущих духом, и массы обречённых на погибель людей, преданных только материальным интересам. Общая неудовлетворённость действительностью приводила к заключению, что зло неизбежно присуще материальному миру, греховному и испорченному. Ни улучшить, ни перестроить его нельзя, он обречён на гибель. Поэтому мудрый не может и не должен служить благу человечества, государства, города. Его дело — заботиться о собственном спасении, изучая высшие тайны мира духов, что должно привести его к преодолению царящей в мире роковой необходимости и ввести в область высшей свободы.
Этот беспросветный пессимизм был так распространён, что повлиял и на некоторых христианских писателей, вышедших из той же среды. Потребность ответить на занимавшие умы вопросы побуждала христиан создать собственную философскую систему. Первыми христианами, откликнувшимися в этом смысле на запросы времени, были александрийцы Климент и особенно Ориген. Ориген первоначально обучался у платоника Аммония и многое заимствовал у платоников и гностиков, пытаясь, однако, в противоположность им, обосновать идею не всеобщей гибели, а всеобщего спасения. Церковь впоследствии не признала его сочинения ортодоксальными, но в своё время Ориген был в большом почёте.
Плотин и неоплатонизм
Из той же школы Аммония вышел и творец последней значительной языческой философской системы — системы неоплатонизма — Плотин. Не случайно формирование этой Системы совпало с правлением Галлиена: общественные слои, мечтавшие о реставрации империи Августа и Антонинов, в последний раз собрав свои силы, выступили как в области политики, так и в области идеологии. Лекции прибывшего в Рим Плотина посещали представители образованных кругов, некоторые сенаторы и даже сам Галлиен, который, по некоторым данным, намеревался основать город философов Платонополь, по образцу государства Платона.
Система Плотина абстрактна, сложна и внешне совершенно оторвана от реальной жизни, но, как и всякая философская система, она всё же порождена окружающей действительностью. Для Плотина, как и для его современников, наиболее важны вопросы о добре и зле, о боге и мире, о месте и задачах человека. Он является последовательным идеалистом и связывает зло с материей, он презирает людей, для него большую роль играют мистика, астрология, магия. В этом смысле система Плотина носит на себе черты глубокого упадка, но всё-таки он попытался спасти то, что ещё казалось возможным спасти из свойственного античности активного, оптимистического отношения к миру.
Первопричиной, началом всего Плотин считает непознаваемое разумом верховное благо, которое он часто сравнивает со светом. Это благо — первоисточник всего сущего, присуще всему, и именно оно делает мир единым, стройным во всех его частях, взаимосвязанным целым. Ниже верховного блага стоят мировой разум и мировая душа, частями которых являются умы и души богов, светил, людей, животных. Верховный свет, как бы пройдя через разум и душу, постепенно меркнет и совершенно погасает в материи. Задача человека — путём совершенствования своей души и выделения таящегося в ней света слиться с верховным благом.
Плотин — противник крайнего аскетизма, он считает, как и стоики, что мудрец должен жить в обществе, исполнять свои обязанности по отношению к нему и помнить, что он только часть прекрасного и совершенного целого, благо которого выше блага его части. Для определения задач человека Плотин охотно пользуется образами стоиков: человек — это актёр мировой драмы, боец в мировом воинстве. Он высмеивает тех, кто складывает руки, полагаясь на богов или пришествие божественного спасителя, а потом жалуется на жизнь. Понятно, говорит он, что, когда люди становятся подобны робким овцам, их пожирают сильные волки, т. е. богачи и тираны. Этот призыв к борьбе весьма знаменателен, если учесть события времени Галлиена.
Заимствуя многое из этики стоиков, Плотин приспособляет её к индивидуализму своего времени. Добродетель для него, в отличие от стоиков, не самоцель, а лишь путь к слиянию с верховным благом. Не признаёт Плотин и конечной мировой катастрофы, о которой говорили стоики, и неоднократно возражает гностикам, для которых эта катастрофа была одной из основ их пессимизма. По мнению Плотина, мир вечен и прекрасен, как вечна и прекрасна его первопричина. Он движется по неизменным законам, которых не могут изменить ни пришествие «спасителя», ни заклинания демонов, ни молитвы богам. Однако он не отрицает религии, считая, что к богам надо обращаться с определёнными, строго установленными формулами, как это было характерно для старой римской религии, которую старался возродить Галлиен и которая была ещё сильна в поддерживавшей его армии.
Неудача реставраторских попыток Галлиена пагубно повлияла на школу Плотина. После смерти Галлиена Плотин и большинство его учеников покинули Рим. Близкий к нему философ Лонгин бежал к Зенобии и был затем казнён Аврелианом. Изменяется и самый неоплатонизм. Уже у ближайшего ученика Плотина, сирийца Порфирия, исчезают те элементы оптимистической оценки мира и призывы к активной жизни в обществе, которые были у его учителя. Порфирий считает, что мудрец должен бежать от толпы в пустыню. Аскетизм, магия, астрология, учение о демонах начинают играть главную роль в позднейшем неоплатонизме, который, таким образом, постепенно сливается с теми системами, против которых боролся сам Плотин.
Укрепление христианства
Среди всех этих упадочных, пессимистических, аристократических систем наиболее жизнеспособным и крепнущим ос- таётся христианство. Оно было самым простым, доходчивым, массовым учением. В этом причина его широкого распространения. Возражая философам, христианский писатель конца III в. Лактанций писал, что благо не может заключаться в знании, так как оно должно быть обще всем — и рабам, и крестьянам, и женщинам, и «варварам», которые не имеют возможности заниматься наукой или неспособны к ней. Кроме того, христианство оставляло достаточно места для личной активности и вместе с тем давало своим сторонникам определённую перспективу: личную — в загробном блаженстве; общую — во втором пришествии и наступлении «царства праведных». Правда, это «царство праведных» по-разному понималось богатыми и бедными, но тем больше возможностей было для привлечения различных слоев населения.
Одновременно с этим христианская религия в III в. постепенно теряет свою былую оппозиционность к правительству, к богатству: в ней всё громче начиняет звучать проповедь смирения и покорности. Складывается общая церковная организация для всей империи, церковная иерархия всё больше приобретает монархические черты. Всё это подготовляет союз церкви с империей и окончательно ставит христианскую религию на службу господствующим классам.
