1. О Сталине сейчас говорят и пишут очень много. Сталин, Сталин…А заодно и "сталинщина” и "сталинизм”: ещё так недавно совершенноневозможные в нашей прессе, носившие на себе печать лютойидеологической крамолы, слова эти то и дело звучат сегодня , причёмвыговариваются без всякой дрожи в голосе, как любые обычныеобщеупотребительные слова Что же мы наблюдаем сегодня? Не просто отказ от упомянутойреабилитации и не просто новую волну критики Сталина. Сколь ниостра была такая критика в своё время, она всё же была направлена не на общий смысл деятельности Сталина, а лишь на отдельные еёстороны и моменты, пусть даже важные и достаточно многочисленные. А сегодня всё чаще, всё определённее отвергается именно еёобщий смысл. Не символично ли ? – в 1961 году по решению 22 – огосъезда партии Сталин был вынесен из ленинского Мавзолея, но всё жепохоронен в почётном ряду у Кремлёвской стены. А нынче ужераздаются голоса, что и там ему не место, и мрачный образ злодея,которого исторгает сама земля, невольно встаёт перед нами, когда мыоб этом думаем и говорим. Чем объясняется столь резкое изменение оценок? Открылись какие-то ранеенеизвестные факты? Нет почти всё главное, что служит основанием говорить опреступлениях Сталина, выло предано гласности еще более четверти веканазад. А о чем тогда умолчали — например, о численности жертв "ЭПОХИКОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ”, 1937—1938 и последующих годов,— то и до сих пор остаетсяПОД покровом тайны. Тогда в чем же причина? Я вижу ее в том, что на XX съезде и после него, вплоть до наших дней, воснове критического осмысления Сталина как исторической фигуры лежалапреимущественно характеристика его личности: на Сталина-политика (и насталинское в политике) смотрели в основном через призму его личных качеств,так или иначе понимаемых и оцениваемых. А сегодня взглянули (вернее,пытаются взглянуть) совсем по-другому. Буртин Юрий Григорьевич — публицист, член Союза писателей СССР. Статьянаписана для настоящей книги. Если исходить в оценке исторической роли Сталина только из свойств егохарактера и поведения, то не избежать ни навязшей в зубах беспомощнойэклектики и двойственности ("с одной стороны”---с другой стороны”), ни тойнепримиримой разноголосицы. выразительный пример которой былпродемонстрирован за одним из "круглых столов”: "Масштабы этой личностиогромны.— Масштабы личности ничтожны!.. - Нет, огромны. И результатыдеятельности огромны.— Господи, да результаты ужасны!” В самом деле. Вы говорите, что он преступник, на совести которогострадания и смерть миллионов людей, договор о дружбе и границе с Гитлером,разорение деревни н пр., и пр., но разве он только и делал, что ошибался и,тем более, подписывал списки на расстрел? А кто на протяжении трехдесятилетий руководил страной? При ком она индустриализировалась, выигралавеличайшую из войн, превратилась в мировую сверхдержаву ? Кто изо дня вдень решал массу практических вопросов по строительству домен иэлектростанций, автозаводов и ткацких фабрик, железных дорог и морскихпортов, по разработке и производству новых марок тракторов и комбайнов,самолетов и танков, по освоению Севера и орошению Каракумов. по созданиютеатров и киностудий, университетов и музеев, по развитию сети школ иклубов, больниц и детских садов, по установлению льгот для сельскихучителей, многодетных и одиноких матерей н пр., и пр., и пр.? Разве нестоит подпись Сталина и под многими, вероятно. тысячами документов такогорода? И кто может сказать, что в большинстве своем она скрепляла решениянепродуманные, ошибочные, случайные? Конечно, для основательного и полного суждения на сей счет пока нетматериала, поскольку многие документы по-прежнему закрыты даже для научногоисследования, однако по внешнему впечатлению сталинским решениям, какправило, нельзя отказать ни в целеустремленности, ни в последовательности,ни в логике. Так почему бы именно эти черты не "принимать за основу” впонимании и оценке как личности Сталина, так и его политическойдеятельности? А деспотизм и жестокость почему бы не счесть всего лишьиздержками печальной. но едва ли не неизбежной оборотной стороной этойнепреклонной последовательности строителя великой индустриально-военнойдержавы? Безжалостно сметающего с дороги все, что мешает, и всех, ктоспособен помешать осуществлению названной цели... Вы скажете: ничего себе "издержки” — миллионы убитых, замученных,растоптанных человеческих жизней! Вы скажете, что и малая доля их перевеситвсе, что можно зачислить в заслугу виновнику их мучений и гибели. Болеетого, вы укажете на бездушие и аморальность даже самого такого взвешивания:загубленная жизнь, пусть одна-единственная, или, скажем, построенный завод.Но даже если ваш оппонент согласится с этим, признает, что ваши козыристарше, тем не менее и от собственных аргументов он едва ли сможетотказаться — куда же их денешь! И в итоге выдаст вам примерно такуюформулировку: да, конечно, преступления Сталина непростительны, но какполитик (а политика вообще, как говорят, грязное дело) он действовал восновном правильно, в широком историческом плане его деятельность (хотя иоплаченная страшной ценой) все-таки была прогрессивной. Такой взгляд весьма распространен — не только в прошлом, но и в наши дни.Находит он выражение и в печати — в выступлениях ряда авторов, которые призначительных различиях между собою все исходят из того, что в тех условиях(места и времени) не было приемлемой социалистической альтернативы ниСталину как лидеру, ни проводимой им политике.у- В результате образ Сталина еще и до сих пор как бы двоится в(общественном сознании — факт, достаточно отчетливо зафиксированный и нашейхудожественной литературой. Вот для сравнения два произведения, создававшиеся почти одновременно, в70-е годы, оба — без надежды на скорую публикацию, людьми примерно одноговозраста: "Дети Арбата” А. Рыбакова и "Глазами человека моего поколения” К.Симонова. Там и тут Сталин. Но при некоторых точках соприкосновения (встиле поведения, в речевой манере) это, в сущности, два разных человека. УРыбакова — узурпатор, который с маниакальной неутомимостью и поистинедьявольской изобретательностью, расчетливостью, коварством плетет сетьинтриг, имеющих целью создание и укрепление режима своей личной власти, ибез того уже к 1934 году фактически безраздельной. Этакий зловещий паук,который, никого не любя, никому не веря, ткет свою паутину, чтобы затемметодически душить в ней всех. кто прямо или косвенно стал сейчас или вбудущем когда-нибудь может стать для него опасен. Ближних и дальних, волназа волной, все расширяющимися безжалостными кругами... А у Симонова (хотя иего отношение к Сталину нельзя назвать некритическим) — умный и твердыйвластелин, внимательный к мелочам, но в то же время мыслящий и действующийпо государственному масштабно, скорее доброжелательный и уступчивый (отспокойного сознания своей силы), чем грубый и капризный; подчас слегкаиграющий перед собеседником, заботящийся о создании определенного своего"образа”, но в целом достаточно естественный; интересующийся литературой... И в обоих случаях Сталин — живой. Не только у Симонова, который описываетсобственные встречи с ним, цепко во всех деталях запомненные и тотчас, посвежей памяти подробно и зримо воспроизведенные, но и у Рыбакова, неимевшего таких встреч: в его романе, которому по ряду других позицийпредъявлено немало справедливых претензий, образ Сталина нарисован с такойстепенью художественной убедительности, которая, кажется, просто неоставляет места для каких-то иных литературных интерпретаций. Где жеправда: там или здесь? А если здесь и там, то как совместить эти две правды между собою, какпривести их к какому-то общему знаменателю? В рамках "личностного” подхода задача, по-видимому, не имеет решения.Однако нынче уже стал возможным совершенно другой взгляд на предметзатянувшегося спора — оценка исторической роли Сталина на основе такогорешающего и вполне объективного критерия, как характер созданной под егоруководством системы общественных отношений.По-разному именуется сегодня эта система, пока не получившая в нашей теории(да и где она? еще только пробуждается от тяжкого, протяженностью внесколько десятилетий, летаргического сна) адекватного и общепризнанногообозначения: "казарменный коммунизм”, "казарменный социализм”,"Административная Система”, "военно-бюрократический репрессивный режим” ит. п. Но, кажется, все так или иначе сходятся на том, что ее определяющимипризнаками являлись последовательный антидемократизм; подчинение обществагосударству, а государства — режиму личной власти; исключительноадминистративно-командные методы руководства: мало эффективность экономики,основанной — как в беспаспортной деревне, так и в городе — на фактическипринудительном труде; хронически низкий уровень жизни масс в резкомконтрасте с привилегированной бюрократической верхушкой; бесправие ипроизвол; сплошная официализация всех форм духовной жизни общества скультом Вождя в центре официальной идеологии и созданной еюмифологизированной картиной мира; жесткий изоляционизм во внешней политике.Ясно, что эта система представляла собой злую карикатуру на то обществовсеобщего равенства, свободы и счастья, которое под именем социализма быломноговековой мечтой угнетенных, ради которого совершалась наша революция,строилась та же промышленность и пр. Ясно, что создание, а тем болееукрепление подобной системы, когда антинародный характер ее уже вполнеопределился, поддержание ее неизменности всей мощью тоталитарногогосударства нельзя рассматривать иначе, как прямую измену революции,сознательный обман трудящихся масс, грубое насилие над ними, циничноенадругательство над их энтузиазмом и верой. И вот если с такой точки зрения мы посмотрим на Сталина, то при самойполной объективности не останется места никакой двойственности в оценках. Он был мудр, а порою и добр? Допустим. Но это была поистине мудростьзмеи, а доброта — сытого тигра. Гениален? Да, если хотите, это былподлинный гений зла. Он обладал государственным умом и железной волей, онумел добиваться поставленных целей? Тем хуже, ибо реальной целью его былагосударство-тюрьма. Он создал великую державу, но не для человека, которогов ней давили, как муравья, а единственно для себя, для своей безраздельнойвласти и тысячелетней славы. И по неумолимой логике вещей слава этадовольно быстро обернулась для нашей страны бесславием — всеобъемлющейотсталостью, тупиком и застоем. Со всеми своими сильными сторонами (и внемалой мере благодаря именно им) он— мрачная, безусловно отрицательнаяфигура нашей истории, и нет в его деятельности решительно ничего, чтопротиворечило бы такому выводу. Он мог принимать правильные, даже гуманные решения по тем или инымконкретным вопросам хозяйства, социального обеспечения, культуры, но лишьпостольку, поскольку это отвечало долговременным интересам построенной им вцелом антигуманной системы и в заданных ею масштабах, рамках и формах. Акакой тиран, какой деспот, если он не глуп и заинтересован в прочностисвоей тирании, не принимает по временам подобных решений? Сталин возглавил поистине великую, поистине Отечественную, войну противгерманского фашизма — страшной угрозы для всего человеческого рода- Так. Иего роль в этой войне не следует преуменьшать: она была безусловно велика(пусть и не в меру обычной полноты его власти, в тот момент резкоограниченной рядом не зависевших от него обстоятельств, волею противника,реальным соотношением сил на фронте, необходимостью считаться с доводамиспециалистов военного дела и пр.). Но даже если мы оставим за рамкамиразговора всю неоднозначность, всю двойственность этой роли: и уничтожение перед войной преобладающей и лучшей части нашего генералитета, и самоослепление "дружбой” с Гитлером, и вызванные этим тяжкие поражения 1941—1942 годов, и многое другое, о чем сейчас все больше пишут; если не напомним себе и о том, какой кровью досталась нашему народу озаглавленная именем Сталина победа,— даже и она, эта великая победа, не может послужить его оправданию в глазах поколений. Почему? Да потому, что и смысл войны, ценность победы для народа и егоВождя, для армии и ее Генералиссимуса совпали в действительности лишьотчасти. Враг был один, цель его изгнания с родной земли, как и цельуничтожения фашизма, была общей. Однако если народ, как сказано в "ВасилииТёркине”, вел с врагом "бой... святой и правый, смертный бой не ради славы,ради жизни на земле”, то к Сталину этих слов не отнесешь. Если солдат,"битый, тертый, жженый”, но вместе с тем и внутренне освобожденный великойвойной, поднятый ею в своем человеческом достоинстве, связывал с победоймечту о жизни справедливой и счастливой, в которой он будет хозяином своейсудьбы, то кремлевский Хозяин — восстановление своей чуть было неутраченной власти, ее распространение на иные земли, нерушимую прочность идиктаторскую полноту. В этом смысле можно сказать, что солдат и егоГенералиссимус воевали как бы на двух разных войнах, лишь частичносовпавших между собою. И недаром не успел смолкнуть гром победного салюта,как маршал Жуков оказался в опале, а из народа-победителя стали выбиватьдух фронтовой ; независимости и свободы — ждановскими постановлениями олитературе и искусстве, 25-летними сроками за "высказывания” и пр. Этонеявное, но существенное и с течением времени нараставшее несовпадениенародного и сталински-государственного содержания Отечественной войны сглубокой проницательностью обнаружено романом В. Гроссмана "Жизнь исудьба”. История щедра на парадоксы. Деспот, заливший кровью свою страну и в этомсмысле, может быть, единственный в ней настоящий "враг народа”, вынужденради сохранения своей жизни и власти нести знамя справедливой народнойвойны против еще более свирепого и безжалостного врага; деспот, которогоуспех в этой войне (добытой еще большей, без счета и без жалости пролитойнародной кровью) нарекает чуть ли не спасителем человеческого рода,— это лине дьявольская гримаса истории, словно специально придуманная для того,чтобы окончательно спутать в нашем и без того заблудившемся сознании всепонятия о добре и зле! Можно понять добросовестных сталинистов, тех, чьеотношение к Сталину не замешано на корыстной заинтересованности всохранении социально-должностной пирамиды и командных методов руководства:во всем этом, действительно, не так-то просто разобраться. До сих порнепросто, не говоря уже о былых временах. И все же сегодня, в отличие оттех времен, мы, повторим еще опыта, которым мы тогда располагали. Пока в нашем распоряжении был только опыт "периода культа этичности”,естественно было на первых порах полагать, что все зло — в этом культе и всамой личности тирана. И стоит его развенчать, стоит отменить наиболеедраконовские его указы, открыть ворота лагерей, провозгласить"восстановление ленинских норм”, как, все действительно и придет в норму.Правда, уже тогда — и чем дальше, тем тверже—раздавались голоса онеобходимости углублять критическое осмысление проблемы. Передоваяобщественная мысль допытывалась, как же стало возможным все то, что теперьзаконно ставилось в вину сталинскому руководству, и что же в таком случаесталось с партией, Советами, марксизмом-ленинизмом, с самим социализмом.наконец. Но, во-первых, тогдашние "силы торможения” клеили ярлык"ревизионизма” уже на одну постановку подобных вопросов, а во-вторых, нужнопризнать, что в целом, как общество, к подлинному их разрешению мы в тотмомент еще не были готовы. Нужно было увидеть сталинское в самом' Хрущеве,в его методах руководства тогдашней хозяйственной и политическойперестройкой, а главное — нужно было пережить все, что будет потом, приБрежневе и его преемниках, когда даже такая ограниченная перестройкаокажется затоптана и наступит долгая, глухая "эпоха застоя”, чтобыокончательно отдать себе отчет: суть не в лицах и даже не в тех конкретныхформах, которые может принимать выкованная Сталиным система бюрократическойдиктатуры,— суть в самой этой системе. Она может быть по-сталински жесткойили по-брежневски "либеральной”, но в любом своем варианте онаантичеловечна, в любых своих модификациях означает для общества паралич итупик. Конечно, можно назвать достаточно много существенных признаков, покоторым "эпоха Брежнева” отличалась от "эпохи Сталина”. Но столь же реальнои внутреннее их родство и преемственность едва ли не по всем основным,системообразующим показателям. Правда, в 70-е годы был застой и не быломассовых репрессий. Однако "немассовые” все же были, и их просто-напростооказалось достаточно для решения задачи, типологически сходной с той, длякоторой Сталину в 30-е годы потребовалась ежовщина, а в послевоенные —бериевщина. Что же касается застоя, то все его главные предпосылкисложились как раз при Сталине. Именно тогда, "в буднях великих строек, ввеселом грохоте, огнях и звоне”, одновременно с Магниткой, Днепрогэсом,Турксибом и как бы в тени этого всеми раз, уже имеем в руках некуюариаднину нить, позволяющую выпутаться из этих противоречий и логическихловушек. Бескомпромиссное отвержение сталинской системы естественноприводит к столь же твердому взгляду и на автора данной системы, к вполнеоднозначной нравственной и политической оценке его личности, деятельности иисторической роли. Итак, новый взгляд на Сталина, обусловленный новым пониманием созданнойпод его руководством системы общественных отношений. Но тогда следующийвопрос: а оно-то почему стало возможным только теперь? Почему несформировалось еще четверть века назад, в рамках первой критической волны,той. что была поднята XX съездом партии? Отчасти, быть может, по краткости срока между 1956 годом и брежневско-сусловской победой в октябре 1964 года, после которой критическоеосмысление сталинской эпохи стало целенаправленно В этом отношении чрезвычайно знаменательным представляется мне развитиесталинской темы у Твардовского —-Наиболее глубокого исторического мыслителяв нашей поэзии. Если в конце 50-х годов, когда писалась глава о Сталине изпоэмы "За далью — даль”, ее автор как бы взвешивал на весах своей души тозлое и доброе, что для него заключало в себе это имя в мучительном длямысли и совести единстве: Своей крутой, своей жестокой Неправоты И правоты,--то в написанной всего несколькими годами позже поэме "По праву памяти”(1966—1969) нет уже и следа подобной двойственности чувства. Лукавыеухищрения эпохи, когда Забыть, забыть велят безмолвно. Хотят в забвенье утопить Живую боль.—произвели на поэта действие, прямо противоположное тому, на какоерассчитывали инициаторы и проводники нового идеологического курса: онипомогли ему прийти к однозначному и бескомпромиссному отвержениюсталинщины. А ведь Твардовский застал лишь самые первые годы "брежневскойэпохи”. Тем, у кого она перед глазами вся целиком,— куда проще. Вот почемувсе более тверды и "недиалектичны” наши сегодняшние оценки общего смысладеятельности Сталина, и вот почему историческая объективность заключенаименно в них, а не в прежних мнимо справедливых "с одной стороны” — "сдругой стороны”, на которых нас и теперь "кое-кто” пытается удержать. Одни— по инерции старых представлений, другие — что также достаточно очевидно —из вполне современной политической корысти. Сейчас порой раздаются раздраженные голоса: "Ну сколько же можно — всеСталин да Сталин! Нашли неисчерпаемую тему и вот себе тешатся разрешеннойсмелостью, упражняются в стрельбе по покойнику”. В подобных замечаниях, даже если они принадлежат ярым сталинистам(хотя, конечно, не только им), есть определенный резон. Действительно, нашапресса куда смелее и откровеннее судит о прошлом, чем, скажем, о ходеперестройки и о деятельности нынешнего партийно-государственногоруководства. Пока это так, мы все еще остаемся в рамках сложившихся всталинскую эпоху общественных норм, и соответственно наше моральное правона критику Сталина выглядит в известной мере условным. Это во-первых. Во-вторых, верно и то, что многие печатные выступления о Сталине и его временине вводят в оборот сколько-нибудь значительных массивов нового фактическогоматериала. Останавливая внимание читателя на отдельных вопиющих фактахсталинского беззакония, жестокости, коварства, подобные публикации еще иеще раз обжигают наши чувства (что действительно заглушаться. Но главное,думается, все-таки в другом. В недостатке исторического видимогоиндустриально-культурного подъема, создавалась (и успела полностьюсформироваться) система, которая, провозглашая лозунги движения "вперед ивыше”, в сфере экономических и социальных отношений фактическиориентировалась на нерушимую стабильность и неизменность. Системапринципиально статическая, сознательно отключившая все двигателисоциального саморазвития и столь же последовательно подчинившая все своиподсистемы и институты — от механизма управления народным хозяйством дошколы, прессы, Союза писателей — задаче воспроизводства и увековеченияналичного состояния общества. И в результате действительно обладающая тойинерцией и способностью к регенерации, той страшной силой сопротивлениялюбым преобразованиям (даже если они исходят сверху), которая в 60-е годыобусловила неуспех начинаний Хрущева и предпринятой было экономическойреформы, а в наши дни сказывается очевидным для всех торможениемперестроечного процесса.С полной убедительностью показав, что и в наиболее "мягком”,ненасильственном своем варианте сталинская система столь же порочна,губительна и бесперспективна, как и в первоначально жестком, брежневскийопыт как бы дорисовал для нас эту систему и тем самым фигуру самогоСталина, его объективно-историческую роль необходимо, чтобы преодолеть,взорвать столь характерную для современного человека эмоциональнуюпассивность и глухоту), но, за сравнительно редкими исключениями, дают малопищи уму, политическому и историческому сознанию общества. Тем более, чтоСталин предстает в них обычно лишь как явление прошлого, не имеющее прямогоотношения к современному положению страны, ее проблемам и перспективам.Если так, то и в самом деле не пора ли ему уходить на страницы специальныхисторических журналов и книг. очищая площадку массовой печати для чего-тоболее злободневного? Если бы так... Но. к сожалению, это совсем не так. И, признавая заупомянутыми голосами долю истины, хочется, однако, ответить им с полнымубеждением: Сталин — тема остро актуальная, сегодняшняя. Не для однихспециалистов — для общества в целом. Он — насущная проблема нашегонастоящего и нашего будущего, от того или иного разрешения которой этобудущее непосредственно зависит. И настоящий разговор о нем еще только-только начинается. Что же делает тему Сталина столь важной для человека наших дней?Разумеется, не столько он сам, хотя загадки (подчас мрачные тайны) еголичности и биографии, лишь отчасти приоткрытые, еще, вероятно, долгое времябудут занимать наше воображение. И даже не столько его политическая игосударственная деятельность, хотя в ней есть немало такого, что и до сихпор многие благоразумные наши обществоведы предпочитают обходить, как столбс надписью: "Не влезай! Убьет!” Наиболее актуальным, непосредственноучаствующим в современной жизни остается для нас наследие Сталина. Преждевсего в виде той системы общественных отношений, которая создана была вСССР под его руководством, устояла в потрясениях 50—60-х годов, зановостабилизировалась в "эпоху застоя” и, таким образом, с известнымимодификациями дожила до перестройки, а значит, и до сегодняшнего дня. Перед нами стоит задача преодоления этой системы, превращения ее в нечтопринципиально от нее отличное. Задача поистине невероятная по своейтрудности, и сейчас, на старте, она, может быть, особенно жестко испытываетнас. Испытывает нашу волю к переменам, серьезность наших намерений,истинную меру нашей внутренней свободы, готовность обсуждать (а затем ирешать) свои проблемы действительно безбоязненно, не ограничивая себяпривычными запретами: этого касаться еще нельзя, это еще не сказалГорбачев, а это он (или Ленин) сказал иначе... Если подобные запреты длянас остаются в силе — значит нам не стоит и браться за дело, мы его толькопогубим — и притом обязательно — своей половинчатостью и трусостью. Затоесли мы и в самом деле созрели для серьезного разговора о том, что есть ичего мы хотим, тогда он сам собою будет и свободным от лозунговойкрикливости, и ответственным, искренним, конструктивным. Давайте же обратимся непосредственно к личности Сталина ивыясним, каким он был и почему таким стал. Для достижения этойцели просмотрим его биографию: кто были его родители, каким он был в детстве, в юности и т. д. 2. В нескольких десятках километров от столицы Грузии Тифлиса (нынеТбилиси) находится городок Гори. В конце прошлого века он представлял собойпоселение с одноэтажными домами, с пыльными улочками кварталов бедноты.Гори расположен на берегах Куры в живописной местности. На холмах вокруггорода под горячим кавказским солнцем издавна произрастал виноград, изкоторого жители делали отличное вино. В древние времена, согласно греческоймифологии, Ясон и аргонавты именно на черноморских берегах Грузии искализолотое руно. В начале 70-х годов XIX века из села Диди-Лило в Гори переселилсяВиссарион Иванович Джугашвили, сапожник. Есть предположение, что он не былгрузином по национальности, а происходил из осетин, живших в горах. В 1874году он женился на юной Екатерине Георгиевне Геладзе, которая, как и еемуж, родилась в семье крепостных. Екатерина Георгиевна была неграмотной,подобно своему мужу не говорила по-русски. Эта рыжеволосая привлекательная женщина была глубоко религиозной. Еще вмолодости ей пришлось похоронить двух своих младенцев. Когда 9 декабря (погригорианскому календарю 21 декабря) 1879 года родился сын Иосиф, онапочувствовала, что жизнь ее приобрела новый смысл. Она нежно любила своегосына и ласково называла его Сосо, Соссло. Когда ее ребенок заболел, онасамоотверженно выхаживала его. Болезнь не прошла бесследно: на лице И. В.Сталина остались мотки от оспы, а одной рукой он двигал с трудом до концасноси жизни. Родителя по-разному представляли себе судьбу сына. Мать в 1888 годузаписала его в местное духовное училище. Но вскоре Виссарион Джугашвилизабрал его оттуда. Он хотел, чтобы его сын также стал сапожником. Отецповез его с собой в Тифлис, где работал в течение трех лет па обувнойфабрике Адельханова, после того как его собственная мастерская в Гориразорилась. Однако борьба в семье закончилась в пользу матери, отличавшейсясильной волей. Сосо опять вернулся в училище. Отец умер в 1890 году. Екатерина Георгиевна работала прачкой в богатых семьях, чтобы прокормитьсебя и сына. Эта женщина прожила долгую жизнь. Она увидела, как ее сын сталруководителем гигантской страны, окруженным поклонением и восхищениемлюдей. Сама она вела скромную, простую жизнь в Грузии. По просьбе сына онана короткое время переселилась в Кремль, но все же вскоре вернулась домой.Там она и умерла в 1937 году. В духовном училище мальчик Джугашвили считался одним из лучших учеников.Он выделялся природным умом и особенно хорошей памятью. Эта его способностьвпоследствии получила дальнейшее развитие. В то время обучение шло на русском языке, но грузинские национальныетрадиции все-таки сохранялись. По воспоминаниям одноклассников, Джугашвилипрочитал все книги в городской библиотеке, особенно он любил романтическуюгрузинскую прозу. В те годы он познакомился с героями классическихпроизведений Чавчавадзе и Руставели. Особое пристрастие он испытывал ккнигам писателя Казбеги. В июне 1894 года по окончании училища он был отмечен как лучший ученик.Учитель советовал его матери продолжить обучение способного мальчика.Молодой Иосиф Виссарионович, не достигший еще 15-летнего возраста, всентябре 1894 года был зачислен в Тифлисскую православную духовнуюсеминарию. С этого времени и до мая 1899 года это самое значительноеучебное заведение Грузии оказывало решающее влияние на его духовноеразвитие. В эти годы он был слушателем семинарии, получавшим стипендию. Тифлисская православная семинария являлась тогда рассадникомвсякого рода освободительных идей среди молодёжи, как народническо-националистических, так и марксистско-интернационалистических; она былаполна различными тайными кружками. Господствующий в семинариииезуитский режим вызывал у Сталина бурный протест, питал и усиливал в нём революционные настроения. Пятнадцатилетний Сталин становитьсяреволюционером. " В революционное движение,-- говорит Сталин ,-- я вступил с 15-летнего возраста, когда я связался с подпольными группами русскихмарксистов, проживавших тогда в Закавказье. Эти группы имели на меня большое влияние и привили вкус к подпольной марксисткойлитературе”.1 В 1896—1897 годах Сталин стоит во главе марксистских кружков семинарии. Вавгусте 1898 года он и формально вступает в тифлисскую органимциюРоссийской социал-демократической рабочий партии. Сталин становится членом группы „Месаме-Даси" — первой Груммской социал-демократическойорганивации, сыгравшей в 1893—1898 годах известную положительную роль враспространении идей марксизма. „Месаме-даси" не была ПОАитическиоднородна—её большинство стояло на позициях „легального"•• марксизма" исклонялось к буржуазному на- ционали"му" Сталин, Кецховели, Цулукидзе составху^ЛУУМоводящее ядрореволюционного хшмЙИРбго меньшинства „Месаме-даси", Ц^^^Р^аародышемреволюционной социал-1 Сталин ведёт в этот период интенсивную пропагандистскую работу в рабочихкружках, участвует на нелегальных рабочих собраниях, пишет листовки,организует стачки. Это была первая школа революционной практической работы,пройденная Сталиным среди передовых пролетариев Тифлиса. \ „Я вспоминаю, — говорил Сталин,— 1898 год, когда я впервые получилкружок из рабочих железнодорожных мастерских... Здесь, в кругу этихтоварищей, я получил тогда первое своё боевое революционное крещение...моими первыми учителями были тифлисские рабочие"^ Занятия марксистских рабочих кружков в Тифлисе проходили по составленнойСталиным программе. В семинарии, где была налажена строгая слввка за „подозрительными",начинают •догадываться о нелегальной революционной работе Сталина. 29 мая1899 года его исключают из семинарии за пропаганду марксист. -Некоторое •время Сталин перебивается уроками, а затем (в декабре 1899 г.) поступает наработу в Тифлисскую физиче-скую обсерваторию в качестве вычислителя-наблюдателя, ни на минуту не прекращая революционной деятельности. 1Уже в то время Сталин—один из самых энергичных и видных работниковтифлисской социал-демократической организации. ?„В период 1898—1900 гг.сложилась и оформилась руководящая центральная социал-демократическаягруппа тифлисской организации... 1 Тифлисская центральная социал-демократическая группа провела огромную революционно-пропагандистскую иорганизационную работу по созданию нелегальной социал-демократическойпартийной организации'^. Сталин возглавляет эту группу. Ленинский „Союзборьбы за освобождение рабочего класса" был образцом, которому неизменноследовали в своей работе тифлисские революционные социал-демократы.Рабочее движение в Тифлисе под руководством революционного меньшинства„Месаме-даси" (Сталин, Кецховели, Цулукидзе) в этот период начинаетвыходить из рамок старой, чисто пропагандистской работы „с выдающимисяединицами" из рабочих. * Агитация в массах путём выпуска листовок на алобо*дневные темы, путём летучих собраний и политических демонстраций противцаризма выдвигается жизнью на первый план. Новую тактику встречает в штыки оппортунистическое большинство „Месаме-даси", которое склонялось к „экономизму", чуралось революционных методов,было против „уличной" политической борьбы с самодержавием. Сталин,революционное меньшинство „Месаме-даси" ведут ожесточённую и непримиримуюборьбу против оппортунистов за проведение новой тактики, тактики массовойполитической агитации. Они находят горячую поддержку у передовых рабочихТифлиса. В переходе тифлисских социал-демократов к новым методам работы выдающуюсяроль сыграл Виктор Курнатовский—образованный марксист^ стойкийпоследователь и ближайший соратник Ленина, проводник ленинских идей вЗакавказье, По приезде в Тифлис осенью 1900 года он завязывает тесныеотношения СО Сталиным и революционным меньшинством „Месаме-даси",становится ближайшим другом и соратником Сталина.Когда с декабря 1900 года начала выходить ленинская "Искра", Сталин целикомстал