АСТРОНОМ (ASTRONOMUS). Так прозвали впоследствии неизвестного автора «Жизни Людовика, императора», на основании его же собственных слов, приведенных им в гл. 58. Из этих же слов можно вывести только одно заключение: он был одним из приближенных лиц императора и занимался вместе с ним астрономией и даже астрологией, как видно из рассказанного им случая. Его труд превосходит все прочие биографии Людовика своей полнотой и представляет даже некоторое беспристрастие, несмотря на всю любовь к лицу императора. Вся биография разделяется на три части: первая часть – самая важная, ибо описывает время правления Людовика как короля Аквитании, от 778 до 814 г., опущенное другими биографами, и заключает драгоценные подробности о состоянии провинций при Карле Великом; вторая часть, от 814 до 830 г., совершенно ничтожна, как простое сокращение хроники Эгингарда; третья часть, от 830 до 840 г., приобретает снова интерес; автор пишет о том, что он видел и слышал от очевидцев; но в особенности важно его описание последних двух лет, от 838 до 840 г. Издание: Pertz. Monum. Germ. II, 607–648. Критика: Wattebach. Deutschlands Geschichtschr, с.114 Переводы: Немецк. Jasmund (Berl. 1860) в Geschichtsschr. d. d. Vorzeit. Liefer. 11.

Пролог биографа
Сохраняя воспоминания о добрых и дурных деяниях древних людей, в особенности же государей, мы несем читателям двойную пользу. Отчасти такие воспоминания служат средством к их самоусовершенствованию и утверждению в добре, отчасти же предостережением на будущее время. Так как люди знатные, подобно сторожевым башням, стоят на вершине общества и потому не могут укрыться от взоров, то и молва о них, распространяясь далеко, бывает слышна со всех сторон, и черты их жизни приводятся тем охотнее, чем они более старались подражать великим людям. Справедливость того подтверждается сочинениями древних, которые хотели наставить потомство, какими путями каждый из государей совершил свою земную жизнь. Подражая им, и я желал исполнить свои обязанности в отношении современников и не оставить в неведении грядущие поколения, а потому и предпринял описать своей, хотя бы и малоученой рукой деяния и жизнь богоугодного и православного императора Людовика. Говоря без всякой лести, я должен признаться, что такая задача выше сил не только такого ограниченного ума, как мой, но и самых великих людей. Из наставлений божества мы познаем, что святая мудрость, умеренность, правосудие и добродетель служат лучшими благами человеческой жизни; и Людовик был до того с ними неразлучен, что не знаешь, в ком другом они могли бы более изумлять нас. Действительно, что может быть умереннее его умеренности, которую можно назвать другими словами – трезвостью и воздержанием. И он подчинялся им до того, что та древняя и до небес превозносимая поговорка: не слишком, тесно связалась с его именем. Его приводила в восторг мудрость, которой он научился в Священном Писании, где сказано: «Знай, начало премудрости есть страх господень». С какой любовью заботился он о правосудии, о том могут свидетельствовать те, которые знают ревность, сожигавшую его, о том, чтобы каждый исполнял обязанности своего звания и любил Бога больше всего, а ближних, как самого себя. Добродетель была им усвоена до того, что, несмотря на многие тяжелые испытания, причиненные ему своими и чужими, его силы, непобедимые Божией помощью, не были переломлены великой тяжестью нанесенных ему оскорблений. На него падает одна вина за детей, потому что он был слишком благодушен. Но мы скажем с апостолом: «Да простятся ему его прегрешения» (2 Коринф. 12, 13). Справедливо ли это или ложно, каждый может в том убедиться, прочтя эту книгу. А то, что я описал до начала вступления Людовика на императорский престол (то есть до 814 г.), почерпнуто мной из рассказов благородного и благочестивого монаха Адемара, который жил с ним в одно время и был вместе воспитан; позднейшее же затем я изложил так, как то сам видел и слышал, находясь лично при дворе.
В первых двух главах автор делает беглый обзор правления Карла Великого до возвращения его из похода против мавров, когда на обратном пути был поражен в Ронсевальской долине арьергард армии франков, предводительствуемый Роландом и другими в 778 г.
3. По возвращении (из Испании) король Карл нашел свою жену Гильдегарду1 уже разрешившейся двумя сыновьями, из которых один был немедленно похищен смертью, так что он умер почти прежде нежели родился; другой же, выйдя счастливо из утробы матери, начал кормиться, чем кормятся обыкновенно дети. Они родились же в 778 г. от рождества Господа нашего Иисуса Христа. Того из них, который подавал надежду на жизнь, отец приказал по возрождении его в таинстве крещения назвать Людовиком и отдал ему то государство, которое было для него назначено еще при рождении. Но так как премудрый и проницательный король Карл знал, что государство, как и тело, может быть поражено то той, то другой болезнью, если не предохранят его от того ум и сила, как врач награждает здоровьем, то он вступил в тесные отношения с епископами, что и было необходимо. Кроме того, он поставил во всей Аквитании графов, аббатов и многих других, обыкновенно называемых вассалами, и при том из племени франков; против их ума и храбрости не устояла бы никакая сила и ловкость. Им-то он и поручил заботы о стране (то есть Аквитании), как ему то казалось полезным, охранение границ и заведывание королевскими поместьями. И в городе Битуриках (ныне Bourges) поставил он сначала Гумберта, а потом вскоре графа Стурбия; в Пиктавии (ныне Poitou) – Аббо; в Петрагорике (ныне Perigueux) – Видбода; в Оверне – Стерия; в Валлагии (в Севеннах, с глав. гор. Puy) – Булла; в Тулузе – Горза; в Бурдигале (н. Бордо) – Сигвина; в провинции альбигойцев – Гаймона; в Лемовиках (н. Limoge) – Родгара.
4. Когда все это было устроено надлежащим образом, Карл перешел Луару с остальными войсками и отправился в Лутецию, которая называется иначе Парижем (780 г.). Но несколько времени спустя ему пришло на мысль посмотреть на Рим, единственного властителя мира, поклониться князю апостолов и наставнику народов и представить им себя и своих сыновей. Опираясь на таких помощников, которым дана власть на небе и на земле, он думал держать в повиновении покоренных и преодолеть трудности войны, если таковые представятся; он полагал в то же время, что для него будет не малая помощь, если он и его сын примут на себя знаки королевского достоинства от наместника апостолов и его пастырское благословение. Божиим соизволением его планы были вполне осуществлены, и его сын Людовик, находившийся еще в колыбели, был украшен королевской диадемой от рук достопочтенного Папы Адриана при благословении, как то следовало будущему властителю (781 г.). После того, как все, что следовало ожидать от Рима, было достигнуто, Карл возвратился с миром во Францию, вместе со своими сыновьями и войском: Людовика же он отправил в Аквитанию для управления страной, дав ему в опекуны Арнольда, и приставил надлежащим образом других служителей, необходимых для детского воспитания. До города Орлеана Людовик ехал на колесах; при выезде же оттуда он был облечен в оружие, соразмерное его возрасту, посажен на лошадь и с Божией помощью отведен в Аквитанию. Когда он прожил там несколько лет, а именно четыре, преславный король нанес несколько тяжелых ударов саксам. Но беспокоясь, чтобы аквитанский народ не забылся, вследствие его долгого отсутствия, и чтобы сын при таком нежном возрасте не усвоил себе чужих нравов, а нравы, усвоенные в детстве, с трудом теряются в следующем возрасте, потому он послал за сыном, который уже хорошо ездил на лошади, и приказал ему явиться к себе со всем войском; остались одни маркграфы, защищавшие границы государства, с тем чтобы отИнвеститура епископа королем. Миниатюра из рукописи X в. Сент-Омерская библиотека ражать всякое нападение неприятеля, если бы он показался. Людовик повиновался отцу как только мог и настиг его в Падерборне вместе со своими сверстниками в гасконском одеянии, а именно в круглом плаще, с широкими рукавами, в штанах с буфами, в сапогах со шпорами и дротиком в руке. Так было приказано отцом, и Карлу это доставляло удовольствие. Он остался с королем и вместе с ним достиг Эресбурга (ныне Штадтберг-на-Димеле), когда солнце, спустившись с высоты небес, умерило свой жар при осеннем закате. Когда же это время года начало приближаться к концу, Людовик с дозволения отца отправился на зиму в Ахен.
5. Тогда же Горзо, герцог Тулузы, был заключен хитростью одного гасконца по имени Адельрик (сын бывшего герцога Аквитании, Лупа) и, только связав себя клятвой, получил свободу. Чтобы смыть такое пятно, король Людовик и вельможи, составлявшие совет для управления общественными делами, определили сделать всеобщее собрание государственных чинов в одном местечке Септимании, называемом Готентод. Но гасконец, сознавая свое преступление, медлил являться и, только успокоенный получением заложников, прибыл в собрание. Из опасения за судьбу заложников ему не только не сделали никакого зла, но еще наградили подарками; вследствие того он выдал наших, получил своих и возвратился домой.
Следующим же летом Людовик по приказанию отца явился в Вормс, но один, без войска, и оставался с ним на зимних квартирах. Оттуда пришло приказание к вышеупомянутому Адельрику от обоих королей, чтобы защищать себя перед ними; его схватили, и так как он, несмотря на все усилия очистить себя от возводимых на него обвинений, был обвинен, то его и осудили на вечное изгнание. Горзо же, по небрежности которого королю франков было нанесено такое бесчестие, был лишен герцогства, а на его место поставили Вильгельма; он нашел гасконцев – народ, по своей природе легкомысленный,– надутыми чванством, вследствие того счастливого исхода дел, и в высшей степени раздраженными известием о наказании Адельрика. Хитростью и мужеством он подчинил их в короткое время и восстановил в народе спокойствие. Король же Людовик в том же самом году (790) сделал всеобщее собрание в Тулузе, и пока происходили совещания, Абутаур, герцог сарацинов (то есть мавров), и другие соседи королевства Аквитанского прислали туда послов с просьбой о мире и с королевскими подарками. Когда подарки были приняты по соизволению короля, послы возвратились домой.
6. На следующий год (791) король Людовик пошел к отцу в Ингельгейм и оттуда вместе с ним в Ренесбург (ныне Regensburg, или Ratisbonne). Так как он достиг уже юношеского возраста, то там был препоясан мечом и сопровождал своего отца, отправившегося с войском против аваров до Гунеберга, где получил приказание идти назад и оставаться у королевы Фастрады (жены Карла Великого) до возвращения отца. С ней провел он время до начала зимы, между тем как отец продолжал начатый им поход. Когда же Карл возвратился из похода, он получил приказание идти в Аквитанию и оттуда, собрав как можно больше войска, спешить на помощь к своему брату Пипину (то есть королю Италии). Послушный отцу, он удалился осенью в Аквитанию и, устроив все необходимое для защиты государства, потянулся с войском по скалам и обрывам горы Цинизия (ныне Mont-Cenis) в Италию, праздновал Рождество Христово в Равенне и прибыл наконец к брату. Соединенными силами они напали на провинцию Беневент1, опустошили все, куда ни являлись, и овладели одной крепостью (793 г.). По прошествии зимы оба они возвратились счастливо к отцу; только одно известие омрачило их великую радость: они узнали, что их побочный брат Пипин2 вместе со многими вельможами, соучастниками преступления, составил заговор против их общего отца, и за то они были наказаны смертью. Быстро прошли они из Италии в Баварию и настигли отца в местечке, называемом Зальц, где и были им ласково приняты. Остальное время осени и зимы Людовик провел с отцом, потому что последний много заботился о том, чтобы молодой король не остался невеждой в военном деле и чтобы чужеземные нравы, приставшие к нему, не причинили ему бесчестия. Когда в начале весны (795 г.) отец отпускал его назад, то спросил у Людовика, почему он, будучи королем, находится в денежных обстоятельствах до того затруднительных, что не может сделать отцу без особого приказания ни одного подарка, и Карл узнал от Людовика, что так как все знатные думают о своих личных выгодах, то государственная казна остается в полном пренебрежении и величайшем беспорядке, и государственные имущества обращаются в частную собственность; сам же Людовик считается государем только по имени, а на деле терпит нужду во всем. Император хотел помочь этому злу, но боялся, что если сын его отнимет у них то, что прежде им дал, то у знатных уменьшится любовь к нему, и потому он послал Виллеберта, впоследствии архиепископа в Ротомаге (ныне Rouen), и графа Ричарда, заведовавшего его поместьями, с приказанием возвратить государственной казне те мызы, которые до того времени служили для королевских потребностей (796 г.).
7. Получив таким образом те мызы, Людовик обнаружил столько же ума, сколько и добросердечия, которое в нем было неподдельное. А именно, он постановил, так как он желал проводить зимнее время в четырех местностях, чтобы каждая из них содержала его через три года в четвертый, и такими местностями были: Теодуад (ныне Doué), Кассиногиль (на правом берегу Дордонны), Андиак (ныне Angeac) и Эврогил (близ Клермона, на севере от Puys-deDome). Эти места по возвращении к ним короля в четвертый год могли предоставлять достаточные средства для королевского содержания. Распорядившись с таким умом, он повелел, чтобы народ впредь не поставлял той натуральной повинности для войска, которую обыкновенно называют foderus (латинизированная форма германского слова Futter, провиант). Хотя военные люди дурно смотрели на это распоряжение, но несмотря на все, этот сострадательный муж, ввиду бедствия тех, которые отправляли повинность, и жестокости других, требовавших ее, ко взаимному вреду, нашел справедливым, чтобы его люди получали содержание от него же, и не мог дозволить того, чтобы огромное количество провианта ставило в опасность его людей. В то же время он в своей щедрости уничтожил сбор вином и хлебом в области Альби, что чрезвычайно ее угнетало. В ту пору он имел при себе Мегингора, посланного к нему отцом, человека мудрого и предприимчивого, который понимал, чтґо может принести честь и пользу королю. Как понравились такие распоряжения отцу, это видно из того, что, подражая сыну, он определил, чтобы и во Франции более не собирались натуральные подати на войско, и вместе с тем предписал многие другие улучшения; сыну же он пожелал успеха в его последующих начинаниях.
8. На следующий год (798) король прибыл в Тулузу и сделал там всеобщее собрание. Там же он принял и отпустил с миром послов герцога Галисии, Адефонса, который отправил их для скрепления дружбы. Также были приняты и отпущены послы Багалука (настоящее его имя: Балуль-бенМаклук), герцога сарацинов, владевшего горной страной, соседней с Аквитанией. В то же время, опасаясь увлечений плоти, он по совету своих взял Гермингарду как будущую королеву в жены; она происходила от знатных родителей, так как была дочерью графа Инграмма. Около того же времени он приказал повсюду построить линию укреплений по границам Аквитании, а именно: город Авзою (ныне Vich), крепость Кардону (на северо-востоке от Барселоны), Кастассерру (настоящее название Зеид), и укрепил другие оставленные места, населил их и вручил защиту страны графу Боруллу, отделив ему достаточное количество войска.
9. По прошествии зимы (799 г.) король, его отец, прислал за ним; он должен был привести к нему как можно больше войска, так как Карл отправлялся в поход против саксов. Людовик немедленно тронулся и прибыл в Ахен; оттуда Карл вместе с сыном пошел в Фрейнерсгейм (на левом берегу Рейна, близ слияния его с Липпе), где сделал государственное собрание на берегу Рейна. В земле саксов он оставался при отце до праздника св. Мартина (2 ноября). Тогда они вместе оставили саксов, а Людовик по прошествии большей части зимы удалился в Аквитанию.
10. Следующим летом (800 г.) король Карл послал за сыном и приглашал его отправиться вместе в Италию; но Карл, переменив свое намерение, приказал ему оставаться дома. Пока король ходил в Рим и там был украшен императорской короной, Людовик воротился в Тулузу, а оттуда прошел в Испанию.
В последующих главах, от 10-й до 14-й, автор излагает весьма коротко, в виде перечня, ежегодные походы Людовика против мавров, не представляющие ни малейшего интереса, от 800 до 810 г., когда Людовик сделал первую попытку проникнуть за р. Эбро, отделявшую в то время владения христиан от мусульман. Эти походы прерывались только восстанием гасконцев и продолжавшимися отзывами молодого короля к отцу для помощи против саксов.
15. На следующий год (810) король Людовик опять снарядился в поход против Испании. Но отец отклонил его от намерения принять личное начальство над войском. Он приказал в это время строить против норманнов корабли на всех реках, впадающих в море, и возложил на сына надзор за работами по рекам Роне, Гаронне и Силиде (?). Карл отправил к нему послом Ингоберта, который должен был занять место Людовика в его отсутствие и повести войско против неприятеля. Пока король по случаю возложенного на него поручения оставался в Аквитании, войско его счастливо прибыло к Барселоне; после взаимного совещания о том, каким образом напасть втайне и неожиданно на неприятеля, они составили следующий план: положено было изготовить корабли, разложив каждый на четыре части так, чтобы каждую из четырех частей могли протащить две лошади или два мула и чтобы можно было после легко сложить их вместе и сколотить заранее приготовленными гвоздями и молотками; щели же между составными частями должны были залиться вперед изготовленными смолой и воском, когда достигнут берега реки. Снарядившись таким образом, большая часть войска потянулась под предводительством вышеупомянутого Ингоберта к Тортозе. Те же, которые были предназначены для той работы, Гадемар, Беро и другие, сделав трехдневный переход – а они не имели палаток,– оставались под открытым небом, не смея разводить огня из опасения, что дым выдаст их, днем прятались в лесах, а ночью подвигались понемножку – они успели в четвертый день спустить сложенные корабли на р. Эбро; всадники же переплыли на лошадях. Этот план имел бы огромный успех, если бы только не был открыт. Пока Абадуин, герцог Тортозы, сторожил берег реки, чтобы воспрепятствовать нашим переход, та часть христианского войска, о которой мы сказали выше, успела переправиться через реку в верхних ее течениях; но какой-то мавр, сошедший в реку купаться, заметил на воде плывший конский помет. Увидав это – а эти люди необыкновенно сметливы,– он подплыл, взял в руки помет и поднес его к носу; понюхав, он закричал: «Послушайте, товарищи, я советую вам, берегитесь; этот помет вовсе не от дикого осла и вообще не от зверя, который питается кореньями; это конский помет: признаки овса и вообще корма лошадей и мулов. Будьте потому осторожны. В верхних течениях реки нам приготовляют засаду». При этих словах двое сели на лошадей и отправились на рекогносцировку. Едва они завидели наших, как донесли обо всем Абадуину. Испуганные сарацины бросили лагерь и обратились в бегство, а наши овладели их лагерем и провели ночь в их палатках. Но на следующий день Абадуин возвратился с собранным войском и вызвал наших на битву. Будучи несравненно слабее числом, наши возложили надежду на Бога, и принудив неприятеля обратиться в бегство, устлали дорогу трупами бежавших: резня прекратилась не прежде, как исчезло солнце, а с ним и дневной свет; земля покрылась тенью, и загорелись звезды, как бы в утеху ей. Затем наши с помощью Христа возвратились к своим с великой радостью и многочисленными богатствами. И другая часть войска после продолжительной осады города также возвратилась домой.
В последующих трех главах, 16, 17 и 18-й, автор описывает коротко поход самого Людовика против мавров (811 г.), заключившийся взятием Тортозы, и против гасконцев, восстание которых было усмирено в 812 г.
19. По усмирении гасконцев король и войско с Божией помощью возвратились домой (812 г.). Благочестивые наклонности короля обнаружились еще с ранней молодости, но в это время он столько заботился о богослужении и возвеличении святой церкви, что, смотря на его деяния, его можно было назвать скорее священником, нежели королем. До него все духовенство Аквитании, живя под властью тиранов, посвящало свое время более верховой езде, военной службе, метанию копий, нежели божественной службе. Но по настоянию короля были приглашены отовсюду наставники, и искусство чтения и пения, равно как и науки светские и духовные процвели с такой быстротой, что это казалось невероятным. В особенности же оказывал он свою любовь тем, которые, оставив для Бога все сказанное, посвящали себя созерцательной жизни. До его правления в Аквитании монашеское сословие пришло в совершенный упадок; при нем оно достигло снова такого цветущего состояния, что он сам, подражая полезному примеру своего дяди Карломана (сын Пипина Короткого), хотел чрез то достигнуть высоты богоспасаемой жизни. Но приведение в исполнение такого желания встретило противодействие со стороны Карла или, скорее, было воспрепятствовано божественным Провидением, которое не хотело допустить, чтобы такой благочестивый муж пропадал для других, заботясь о своем личном спасении, когда через него и под его управлением многие могут спастись. Таким образом, во время его царствования им были восстановлены многие монастыри, а другие выстроены сызнова (затем автор приводит длинный список таких монастырей, в числе 26, кончающийся словами: «и многие другие»). Его примеру следовали не только многие епископы, но даже и светские люди, восстанавливая павшие монастыри и споря друг с другом в постройке новых. Аквитания достигла даже такого цветущего и счастливого состояния, что, когда король объезжал страну или оставался дома, едва ли можно было найти одного человека, который явился бы с жалобой на претерпенную им несправедливость. Три раза в неделю король заседал в суде. Однажды император Карл послал к сыну своего секретаря Эрхамбольда для сообщения приказаний; посланный, возвратившись, рассказал отцу об учреждениях Людовика, и Карл обрадовался до того, что, проливая слезы от волнения, сказал своим приближенным: «Друзья, поздравим себя с тем, что зрелая мудрость этого юноши превзошла нашу мудрость. Если мой сын был хорошим слугой своего господина, верным охранителем и умным распорядителем, нашедшим средства к увеличению порученного ему таланта, то он назначен быть главою семейства в своем доме».
20. Около этого времени (813 г.), так как Пипин, король Италии, умер еще прежде (8 июля 810 г.), а незадолго перед тем (4 декабря 811 г.) отошел от мира сего и его брат Карл, Людовик получил надежду наследовать власть во всем государстве. Он послал к отцу своего сокольничьего Геррика спросить его о некоторых важных делах; но когда посланный оставался во дворце, ожидая ответа, его начали убеждать как франки, так и алеманны, чтобы король пришел к отцу и остался при нем для утешения его, так как, говорили они, им казалось, что отец при своих преклонных летах, тяжело перенося жестокую потерю детей, может в непродолжительном времени скончаться. Геррик передал все это королю, а король своему совету; многие и даже почти все сочли это приглашение весьма основательным. Но по внушению свыше и чтобы не встревожить отца, Людовик не торопился воспользоваться приглашением. Но божество, из страха и любви к которому он не хотел поступить так, устроило все премудро; оно всегда возвышает преданных ему более, нежели как то можно ожидать. Когда к Людовику явились покоренные им с просьбой о мире, он исполнил их просьбу с охотой и определил на то двухлетний срок.
Между тем император Карл, видя, что он стареет, и опасаясь, чтобы после смерти его государство, приведенное им с Божией помощью в порядок, не пришло в замешательство, а именно, чтобы оно не потряслось от внешних вторжений или не распалось от внутренних междоусобий, послал за своим сыном и приказал позвать его к себе из Аквитании. При прибытии Людовика он принял его дружелюбно, удержал его при себе все лето и наставлял во всем, что ему было необходимо знать; показывал, как ему должно жить, как править, как устраивать государство и как сохранить устроенный порядок. Наконец, он сам увенчал его императорской короной и возвестил ему, что по воле Бога в его руках должна сосредоточиться верховная власть. Исполнив все это, Карл позволил ему возвратиться домой. В ноябре (813 г.) Людовик простился с отцом и отправился в Аквитанию. Но отец начал испытывать частые и сильные боли, какие являются обыкновенно при приближении смерти. Подобными знаками, как своими вестниками, смерть всегда говорит о своем скором появлении. Наконец жизнь, истощенная в борьбе с тяжкими страданиями, начала отступать, и Карл должен был слечь; приближаясь к смерти со дня на день, с часу на час, он кончил жизнь, распорядившись письменно о разделении своего имущества, и государство франков покрылось глубокой печалью. Но на его преемнике подтвердилась истина Писания, утешительная для тех, которые опасаются в такие тяжелые минуты: «Умер праведный человек, но так, как будто бы он не умирал, потому что оставил наследника сына, во всем себе подобного». Благочестивый император Карл скончался 28 января в год от Рождества Господа нашего Иисуса Христа 814-й.
С главы 21 и до 57-й автор рассказывает о самостоятельном правлении Людовика Благочестивого как императора, от 814 до 838 г. Но первый период его правления, от 814 до 829 г., изложен автором в форме сокращения хроники Эгингарда под теми же самыми годами, и потому не имеет особенного достоинства; только в истории второго периода, эпохи борьбы Людовика с детьми, автор является самостоятельным писателем; впрочем, события от 829 до 838 г. изложены весьма сухо и притом сбивчиво в хронологическом отношении; зато последние два года жизни Людовика (838–840 гг.) описаны весьма обстоятельно и представляют живой интерес по своим подробностям, характеризующим то время. К 838 г. борьба Людовика с детьми прекратилась, и Людовик на собрании государственных чинов в Стремиаке (ныне Сremieux, близ Лиона) вместе со своими сыновьями старался восстановить порядок, нарушенный междоусобными войнами, «...после того,– заключает автор,– император отпустил своих сыновей (Пипина Аквитанского и Людовика Немецкого, а Лотарь Итальянский не мог по болезни участвовать в том собрании) и народ, и после осенней охоты, около праздника св. Мартина, прибыл в Ахен, где оставался всю зиму, потому что, по старинному обычаю, для него всегда дорогому, он хотел там праздновать Рождество Господа и Пасху».
58. Во время праздника Пасхи (838 г.) явилось страшное и печальное небесное знамение, а именно: комета в созвездии Девы, в той части знака, где под одеянием соединяются хвост Водяной Змеи и Ворон. Эта звезда, двигаясь не на восток, как другие семь планет, прошла в 25 дней – что именно и удивительно – знаки Льва, Рака и Близнецов и наконец близ головы Овна расположила свое пылающее ядро у ног Возницы, с длинным хвостом, протягивавшимся во все стороны. Когда император, много занимавшийся этим делом, увидел звезду в первый раз, он прежде, нежели отправился спать, приказал призвать к себе одно лицо – а это лицо и был я, пишущий эти строки, о котором думали, что он знает науку о звездах1 – и спросил, что я об этом думаю. Когда же я потребовал у императора времени для наблюдения за звездой, чтобы основательнее исследовать истину, и обещал на следующее утро известить его обо всем, что открою, он, заметив, что я ищу – как то и было справедливо – предлога, чтобы не быть вынуждену на печальный ответ, сказал мне: «Поди в этот дом рядом и извести меня о том, что ты заметишь; я знаю, что этой звезды я никогда не видал до сих пор по вечерам, ни ты не показывал ее мне; но я убежден, что это та комета, о которой мы за день перед тем говорили с тобой». Когда я, после нескольких возражений со своей стороны, смолк, он возражал мне далее: «Ты об одном умалчиваешь: а именно, что это знамение указывает на предстоящую перемену в империи и на смерть правителя». На это я ему отвечал, ссылаясь на пророка, который говорит: «Вы не должны страшиться небесных знамений, как того страшатся язычники» (Иерем., 10,2). Король же, при возвышенности своей души и мудрости, говорил мне: «Мы не должны никого бояться, кроме Того, кто сотворил и нас, и эту звезду. Но мы не можем не удивляться, и не восхвалять Бога, который подобными знамениями старается вывести нас, нераскаянных грешников, из нашего коснения. Так как это знамение касается меня и всех прочих, то мы все должны по мере своих познаний и средств исправиться, чтобы, вследствие неготовности к покаянию, не явиться недостойными Того, кто предлагает нам свое милосердие». После этих слов он выпил вина и приказал всем сделать то же самое; затем он отпустил всех по домам. Но сам он, как мне рассказывали, провел всю ночь без сна до самого утра в песнопениях и молитве к Богу. На заре же он позвал служителей двора и приказал раздать щедрую милостыню бедным и служителям Божиим, равно как монахам и каноникам; в то же время повелел отслужить как можно больше молебнов, не столько ради собственного здравия, сколько ради благосостояния вверенной ему церкви. Когда все было выполнено надлежащим образом и сообразно его приказаниям, он отправился на охоту в Арденны. Охота вышла особенно счастливая, и вообще все, что он предпринимал в то время, увенчалось наилучшим успехом.
59. Кроме того, император, уступая настоятельным просьбам императрицы (второй жены, Юдифи) и императорских служителей, наделил в Ахене частью государства своего возлюбленного сына Карла (Лысого, рожденного от Юдифи в 819 г.); но так как эта часть была выделена несправедливым образом, то мы должны пройти это событие молчанием1. Братья, услышав о том, пришли в негодование и совещались друг с другом...
В последующих главах, 60, 61 и в начале 62-й, автор говорит о новом разделении империи, с включением Карла Лысого, которое повело к новому восстанию Людовика Немецкого против отца, продолжавшемуся до самой смерти императора в 840 г. Людовик Немецкий, оставленный Лотарем, которого отец склонил на свою сторону уступкой супрематии над братьями, должен был бежатьв свои владения, а император воспользовался смертью Пипина Аквитанского (838 г.), отдал и его владение Карлу Лысому, несмотря на то что аквитанцы хотели иметь своим королем сына умершего Пипина, Пипина II.
62. Когда таким образом его сын (Людовик Немецкий) убежал (840 г.), император повелел сделать всеобщее собрание в городе вангионов Вормацие (ныне Worms). Так как он был во вражде с Людовиком (Немецким), а другой его сын Карл (Лысый) оставался в Аквитании, то император послал в Италию за сыном Лотарем и приказал явиться ему на собрание, говоря, что он желает посоветоваться с ним о последнем деле (то есть о восстании Людовика) и о многих других. Около этого времени во вторник, в день св. Марка (840 г.), произошло удивительное солнечное затмение, и с исчезновением света наступила такая тьма, что не было никакого отличия от настоящей ночи. Весь распорядок звезд был виден ясно, и ни одна звезда не потерялась от слабости солнечного света; луна же, находясь против солнца и подвигаясь мало-помалу на восток, в то время как солнце освещало с западной стороны, имела серпообразную форму, какую она представляет в первой или во второй четверти. Это знамение, хотя и вытекающее из порядка природы, имело большое значение по плачевным событиям, которые последовали за ним. Этим знамением было возвещено, что то великое светило смертных, поставленное в доме Божием для освещения всех, а именно, наш император блаженной памяти, будет в непродолжительном времени удалено от земных дел, а мир с его утратой повергнется во мрак бедствия и печали. Действительно, с того времени полное отвращение от пищи начало его ослаблять, желудок же от еды и питья побуждался ко рвоте; император переносил страдания от частого удушья в груди и был потрясаем беспрерывным кашлем: все это вместе разрушало его силы, а когда природа начинает терять свои отправления, жизнь необходимо исчезает. Заметив это, король приказал устроить себе на одном острове близ Майнца летнее жилище в виде палатки и там слег, совершенно усталый и расслабленный.
63. Кто в состоянии описать теперь его заботы о благе церкви, его муки при мысли об угрожающих ей опасностях? Кто может изобразить потоки слез, пролитых им для снискания божественной благодати? Он горевал не о том, что должен умереть, но его сокрушало будущее, которое он предвидел; он считал себя жалким существом, жизнь которого завершалась таким горестным и печальным образом. Для утешения его к нему явились многие достопочтенные епископы и другие служители Божии; между ними были Гети, достопочтенный епископ Трирский, Отгар, архиепископ Майнцский, и Дрого, брат императора, епископ Метца, и дворцовый архипастырь; последнему он доверял себя и все свое тем более, чем ближе состоял с ним в родстве. Через его посредство Людовик ежедневно приносил Богу покаяния с уничиженным духом и смиренным сердцем, которое так благоугодно Богу. Сорок дней тело нашего Господа было его единственной пищей; и он восхвалял потому правосудие Господа, говоря: «Праведен ты, Господи, принудив меня теперь довольствоваться только этим, потому что я пропускал посты в назначенное на то время». На своего же почтенного брата Дрого он возложил поручение призвать к себе всех слуг своих и разложил на части сокровища, состоявшие из королевских украшений, как то: корона и оружие, сосуды, книги и церковные одеяния. При этом он указал ему сообразно своим желаниям, что должны получить церкви, что назначается бедным, и что, наконец, передается его сыновьям, а именно: Лотарю и Карлу (Лысому). Лотарю, именно, предоставлялись корона и меч, обделанный в золото и драгоценные камни, но с условием, чтобы он оставался верным Карлу и Юдифи, и, уступив Карлу целую часть государства, ту, которую он, император, перед Богом и полным собранием придворных вельмож, вместе с ним и в его присутствии, отдал Карлу, принял Карла под свое покровительство. Устроив все таким образом, Людовик возблагодарил Бога, видя,что из земных богатств он не владеет больше ничем. Достопочтенный епископ Дрого и с ним все прочие прославляли Бога за все совершившееся, смотря, как Людовик, всегда сопровождаемый всеми добродетелями вкупе, старался сделать, чтобы его жизнь была приятной жертвой Богу, и принес ее с той твердостью, которую можно сравнить с хвостом жертвенного вола; но одно обстоятельство смущало их радость. Они боялись, чтобы император не умер в ненависти к своему сыну (Людовику Немецкому); они знали, что часто надрезываемые или прижигаемые огнем раны причиняют больному сильнейшие боли; но зная в то же время доказанное и непоколебимое терпение императора, они поручили его брату Дрого, голос которого он привык немало уважать, напомнить тихонько о том Людовику. Сначала император излил всю горечь своего сердца, но потом опомнился и, собрав все силы, начал высчитывать, какие и сколь великие огорчения причинил ему его сын, и чего он заслужил, поступая противу естества и заповеди Господней. «Но,– продолжал император,– так как он не хотел явиться сюда для своего оправдания, то я прощаю ему, насколько то от меня зависит, все, что он сделал противу меня, и будьте того свидетелями вы и Бог. Ваше дело ему напомнить, что он свел в могилу седину своего отца с опечаленным сердцем и презрел заповедью нашего общего отца Бога и его угрозами».
Возвестив это таким образом и сказав то – было же это вечером в субботу,– он повелел, чтобы всю ночь происходило перед ним всенощное бдение и чтобы на грудь ему была положена часть Христова креста; пока у него доставало сил, он клал беспрестанно крестное знамение на чело и грудь, когда же силы его оставляли, он приказывал делать то же самое своему брату Дрого. Так оставался он всю ночь в полном телесном расслаблении, но ум его сохранял всю ясность. На следующее утро, в воскресенье, он приказал поставить у себя алтарь и служить на нем самому Дрого; потом, сообразно обычаю, принял святое причастие из своих рук и затем сделал глоток теплого напитка. Вкусив таким образом, Людовик просил брата и других присутствовавших позаботиться о подкреплении своего тела, а сам обещал подождать их, пока они будут подкрепляться. Но когда наступило время отхода, он дал знак Дрого, нажав перстом другие пальцы, как он обыкновенно делал, когда желал что-нибудь выразить своему брату; этот подошел к умирающему вместе с прочими пресвитерами, и тогда Людовик словами и знаками, как мог, поручил себя их молитвам, просил благословения и требовал совершить все, что делалось в предсмертную минуту каждого человека. Пока они занялись тем, Людовик – это мне рассказывали многие – поворотил лицо на левую сторону и гневно, с напряжением всех сил кричал: «Нutz, hutz!» (то есть: прочь!) Очевидно, что он заметил злого духа, общество которого он не желал терпеть ни при жизни, ни при смерти. Затем он возвел свои глаза к небу, и чем более потухал его взгляд, тем радостнее взирал он наверх, так что по его лицу проскользнула улыбка. Так достиг он конца своей жизни и, как мы убеждены, счастливо успокоился, ибо правдиво сказал праведный учитель: «Не может умереть худо, кто хорошо жил». Людовик умер 20 июня, имея от роду 64 года; Аквитанией правил он 37 лет, а как император царствовал 27 лет (840 г.).
Когда его душа отлетела, Дрого, брат императора и епископ в Метце, вместе с другими епископами, аббатами, графами, императорскими вассалами и множеством духовенства и народа отвез тело императора с великими почестями в Метц и поставил в церкви св. Арнульфа (родоначальник династии Каролингов, из фамилии Тонанция-Ферреоли, и епископ г. Метца), где была погребена и его мать (Гильдегарда, первая жена Карла Великого).
Vita s. Hludovici imperatoris. 778–840.
У Pertz. Monum, II, с. 607–648.