ТЕРУЛЬД (THEROULD, а по:другому TUROULD) – монах англо-норманнский, современник и воспитатель Вильгельма Завоевателя, жил в XI в. и собрал песни, ходившие в народе о Карле Великом. В Гастингской битве (1066 г.) сподвижники Вильгельма пели стихи из этой поэмы, и в Средние века она пользовалась необыкновенной популярностью. Но, подобно подложной хронике Турпина, ею более характеризуется XI в., нежели девятый; она была прелюдией к Крестовым походам и возбуждала христиан против неверных. Лучшее ее издание и критическое исследование сделал Genin. La Chanson de Roland. 1 vol. Par., 1850.

Чтобы дать понятие об отношении приводимого нами эпизода, в котором описывается смерть Роланда, к целому предмету поэмы, составленной не ранее XI в. на старофранцузском языке, мы предпосылаем краткое изложение общего ее содержания.
Во время войны Карла Великого с маврами Марсиль, правитель Сарагосы, был вынужден просить у него мира. Король посылает к нему одного из своих приближенных, Ганелона, врага Роланда, который из мести продает интересы франков. Сговорившись с маврами, он склонил Карла Великого оставить в арьергарде Роланда и других паладинов (героев), как то: Оливье, Турпина, архиепископа Реймсского и других, зная, что мавры в теснинах Пиренеев без труда истребят небольшой отряд франков. «Горы высокие,– восклицает поэт,– долины мрачные, скалы черные, теснины зловещие. Тяжело французам; на 15 миль слышны их шаги, когда они приближались к земле великой (то есть Франции). Наконец, завидели они Гасконию, землю их государя; тогда вспомнили свои феоды и свою прежнюю славу, и дев, и благородных супруг; не было человека, который бы не плакал от жалости. А больше всех горевал Карл в заботе о племяннике (Роланде), оставшемся в теснинах; жаль ему стало его, и он не мог воздержаться от слез». Между тем Марсиль с 400 тысячами вассалов, графов, эмиров, приближается к арьергарду. Оливье, забравшись на сосну, предупреждает Роланда и просит его затрубить, чтобы Карл вернулся на помощь; но Роланд, опасаясь быть обвиненным в трусливости, не соглашается на просьбу Оливье; неприятель подходит ближе; Роланд изготовляется к бою; архиепископ Турпин благословляет французов, и сражение началось.
Чудная битва, страшная битва!1 Оливье и Роланд поражают твердой, сильной рукой! Архиепископ Турпин сыплет по тысяче ударов! Двенадцать пэров (pair,– равный, как назывались сильнейшие бароны) от них не отстают; французы бьются все как один; язычники падают тысячами и сотнями; кто не обратится в бегство, не уйдет от смерти, невольно, но каждый оставит там свою жизнь! Французы теряют своих лучших юношей, которые не увидят больше ни своего отца, ни своих родственников, ни Карла Великого, который ждет их по ту сторону горного прохода!
Во Франции свирепствуют страшные бури; с вихрем гром и ветер, дождь и град без конца; молния сверкает то изредка, то удар за ударом; земля колеблется; от церкви св. Михаила в Париже до Сана (Sens), от Безансона до гавани Гвитзанд (ныне Wissant, близ Булоня, в то время важный порт) нет здания, у которого не расселись бы стены; в полдень – глубокий мрак; только и светит, когда разверзнется небо! Нет человека, который не пришел бы в ужас! Многие говорят: «Это светопреставление, это наступает конец миру». Они ошибаются: они не знают того, что то была великая скорбь по случаю смерти Роланда!
Французы поражали мужественно и храбро! Язычники умирали тысячами и толпами. Из ста тысяч и двух не могло спастись! «Да,– восклицает Роланд,– наши люди храбры, никто во вселенной не имеет лучших! И в «Деяниях франков» (Gesta Francorum) написано, что наш император обладает храбрыми». Роланд и Оливье разъезжают по полю, чтобы воодушевить своих; все плачут слезами скорби и сожаления о своих родных, которых они любили всем сердцем.
Король Марсиль нападает на них с великой силой. Он двигается по долине со своей бесчисленной армией, собранной им; он разделил ее на 30 полков; их шлемы, окаймленные щиты и кирасы горят золотом и драгоценными камнями. 7 тысяч рожков играют марш; великий шум несется по целой долине.
«Да, – заговорил Роланд, – Оливье, мой товарищ, мой друг, нас поклялся извести Ганелон; его измена не может укрыться, император жестоко отомстит за нас! Нам предстоит битва тяжкая и упорная: никогда еще не видали такого множества народу! Я буду поражать Дюрандалем, своим мечом, вы бейте, товарищ, своим Готеклером (Hauteclaire)! Они бывали с нами не в одном добром деле; мы выиграли с ними много битв, о них не сложат дурной песни.
Вперед!
Марсиль предвидит беды своему народу, и вот он приказывает трубить в трубы и рога; затем он трогается вместе со своей многочисленной армией. Впереди гарцует сарацин Абизм; это самый негодный из всего сброду: он весь запятнан преступлениями и низкими поступками; он не верует в Бога, Сына св. Марии; он черен, как высушенная горошина; измена и убийство ему лучше золота целой Галисии! Никто не видал, чтобы он шутил или смеялся. Но он полон отваги и гордости; зато он и любимец негодного короля Марсиля; он имеет на знамени дракона, вокруг которого строится войско. Никогда он не будет люб архиепископу Турпину; едва лишь его тот завидит, как уже ищет нанести ему удар, и говорит про себя: «Этот сарацин, мне кажется, порядочный еретик: хорошо бы пойти его убить; никогда я не любил ни подлого, ни подлости».
Архиепископ открывает битву на своем коне, который прежде принадлежал королю, убитому им в Дании. Конь живой и быстрый; ноги у него стройные, лядвеи плоские; грудь узкая, а зад широкий, ребра продолговатые, крестец высокий; хвост белый, а грива гнедая, глаз маленький, голова вся лысая; нет такой твари, с которой можно было бы сравнить этого коня. Архиепископ бодро пришпоривает его; хочется ему не упустить случая напасть на Абизма; он наносит ему удар по его княжескому щиту, покрытому камнями — аметистами, топазами и блестящими карбункулами. Турпин поражает его беспощадно; щит после удара не стоил и денария; копье пронзает тело язычника насквозь и повергает его мертвым на землю. А французы говорят: «Вот здоровый удар! Архиепископхорошо подвизается на защиту креста».
Когда французы видят, что столько язычников и что ими покрыты поля со всех сторон, они просят Оливье и Роланда и двенадцать пэров принять их под свою защиту. Турпин говорит им тогда: «Господа бароны, не питайте дурных замыслов! Именем Бога прошу вас, не уступайте ни пяди, чтобы добрые люди не сложили о нас дурной песни. Лучше погибнем в борьбе! Так нам указано, умрем здесь! Пройдет еще день, и нас не будет в живых; но ручаюсь вам за одно: вам открыто Царствие Небесное, где вы воссядете со святыми». При этих словах французы возрадовались и все закричали: «Monjoie!»
Был там еще один сарацин из Сарагосы, владетель половины этого города: это Климборин, человек недобрый. Он-то и принимал клятву от графа Ганелона, поцеловал его в уста и дал ему свой меч и свой карбункул. Он покроет стыдом «великую страну» (то есть Францию) и лишит императора короны. На своем коне Барбамуше он легче ястреба и ласточки; он пришпоривает коня, опускает поводья и летит нанести удар Анжелье Гасконскому. Ни щит, ни кираса не могут защитить его; язычник пронзает насквозь его тело острием меча и повергает мертвым на землю, крича: «Так и нужно их поражать: бейте, язычники, прорвем их ряды!» А французы говорят: «Что за потеря для нас этот герой!»
Граф Роланд призывает Оливье: «Господин мой и товарищ,– говорит он ему,– Анжелье умер; у нас не было более мужественного всадника». Оливье ему отвечает: «Помоги мне, Боже, отомстить за него!» Он пришпоривает коня золотыми шпорами, потрясает Готеклером, сталь которого была облита кровью, мужественно летит поразить язычника, наносит удар, и сарацин падает. Дьяволы уносят его душу. Потом Оливье убивает герцога Алфайена и сносит голову Эскабабизу; выбивает из седла семерых арабов: они не будут больше годны для службы! «Ну,– говорит Роланд,– мой товарищ прогневался; видно, хочет сравниться со мной, когда наносит такие удары; за эти-то удары мы и имеем почет у короля». Потом он кричит изо всей силы: «Бейте их, рыцари!»
Появляется с другой стороны язычник Валдабрун: он возвел короля Марсиля; у него на море ходят 400 судов; нет матроса, который не хотел бы поступить к нему на службу. Он овладел некогда Иерусалимом при помощи измены, осквернил храм Соломона и убил патриарха перед купелью. Он также принимал клятву от Ганелона и дал ему свой меч и 1000 монет. На своей лошади Грамимонде он – легче сокола, шпорит коня своими острыми шпорами и наносит удар герцогу Санхо; потом ломает его щит, разрывает панцирь, пронзает тело до рукоятки меча и копьем ссаживает мертвым из седла: «Бейте, язычники,– кричит он,– мы победим их без труда!» А французы говорят: «Что за потеря для нас этот герой!»
Вы поймете великое горе графа Роланда, когда он увидел Санхо бездыханным. Он пришпоривает коня, быстро летит на врага, замахивается Дюрандалем, более чистого золота драгоценным, поражает его мужественно из всей силы по шлему с золотыми насечками, разрубает голову, кирасу и тело и доброе седло, обделанное в золото, и спину коня, и убивает их обоих. Язычники говорят: «Проклятый удар!» Роланд отвечает: «Я не могу любить ваших: вам предшествуют наглость и преступление!»
Случился тут африканец, пришедший из Африки; это какой-то неверный, сын короля Малкуда; вся упряжь у него из чеканенного золота; на солнце он горит посреди других, конь егоназывается Прыжок-безседла (Saut-Perdu); ни одна тварь не может бежать быстрее его. Неверный поражает Анзеиса по щиту и пронзает на нем позолоченное серебро и лазурь, прокалывает железную сетку панциря и всаживает в его тело острое копье вместе с древком. Граф умер, и дни его кончились. А французы говорят: «Бедный барон!»
Архиепископ Турпин был на поле битвы; ни один из постриженных, кто служит обедню, не имел подобной телесной ловкости; он говорит язычнику: «Пусть Бог воздаст тебе это зло; ты убил человека, по котором сердце мое тоскует!» Он гонит своего доброго коня, бьет по толедскому щиту и повергает язычника мертвым на зеленый луг.
Выезжает с другой стороны язычник Грандон, сын Капуэла, короля Каппадокии, на коне Мариноре; конь мчится легче, чем летит; всадник опускает поводья, колет шпорами и поражает Герина изо всей силы; он прокалывает ему щит из серебра позолоченного, висевший у него на шее, проникает кирасу, прокалывает его тело копьем с голубым флагом и повергает мертвым у подножия высокой скалы. Он убивает его товарища Герера, и Беренгара, и Гюйона из С.-Антуаня, а потом поражает богатого герцога Аустора, владевшего Валансом и Анвером на Роне; он положил его замертво; язычники в великой радости. А французы говорят: «Какой нам ущерб!»
Граф поднимает свой окровавленный меч; он понял, что французы отчаиваются; сердце его от горя надрывается. Он говорит язычнику: «Пусть Бог воздаст тебе за все то зло: ты убил человека, за которого я заставлю тебя заплатить дорого». Он пришпоривает коня, и конь мчится изо всех сил. Кто кому заплатит?! Вот они встретились.
Грандон был мужественный и храбрый воин; он встречает на своем пути Роланда; никогда он его не видал, но узнает, однако, его по гордому челу, красоте его тела, взгляду и осанке. Не мог он удержаться от страха; хочет убежать, но не может. Граф поражает его так сильно, что разрубает его шлем до самого носа, потом нос, рот, зубы, все туловище вместе с панцирем и серебряное седло: меч уходит еще глубоко в спину лошади: и конь, и всадник убиты безвозвратно; испанцы в отчаянии, а французы говорят: «Хорошо он бьет, наш защитник!»
Чудная битва, великая битва! Французы поражают своими копьями, заостренными темной сталью. На поле раздаются стоны; лежат люди убитые, раненые, облитые кровью; лежат друг на друге, иной на спине, другой лицом вниз. Сарацины не могут дольше держаться; нехотя, должны они отступать, а французы напирают на них всей силой.
Вперед!
Чудная битва, битва живая! Французы дерутся храбро и яростно, рубят руки, ноги, крестцы и рвут одежды с живым мясом; по зеленому лугу струится алая кровь. Великая страна (то есть Франция), Магомет тебя проклял; из всех народов твой народ самый смелый! Нет сарацина, который не кричал бы: «Марсиль, поспеши, наш король, нам нужна помощь!»
Граф Роланд говорит Оливье: «Мой государь и товарищ, с вашего позволения, архиепископ славный всадник! Нет лучшего на земле, ни под небом; он умеет поражать и копьем, и дротиком». Оливье отвечает: «Пойдем же ему помогать». Стычка жестокая, и битва живо идет; христиане режутся страшно. Кто видел, как Роланд и Оливье бились и сражались мечами, тот будет помнить этих могучих воинов. Архиепископ поражает дротиком. Можно сосчитать тех, кого он убил; число их записано в летописях; «Деяния» говорят: больше 4 тысяч.
Первые четыре атаки удались христианам; но пятое столкновение было для них пагубно. Все французские всадники убиты, исключая 60, которых сохранил Бог и которые дорого продадут себя прежде, нежели погибнут.
Вперед!
Граф Роланд видит великую потерю между своими; он подзывает товарища Оливье: «Мой прекрасный и любезный товарищ,– говорит он ему,– заклинаю Богом, который покровительствует вам, посмотрите на этих воинов, распростертых на земле. Мы должны оплакивать милую Францию, прекрасную, которая лишается таких баронов. О, король, наш друг, зачем вас нет с нами? Брат Оливье, что же нам делать?Как мы дадим ему знать о том?» Оливье отвечает: «Я не знаю, как его позвать; смерть лучше срама».
Вперед!
«А! – восклицает Роланд,– я затрублю в свой олифант, и Карл, который проходит ущелья, услышит меня; я ручаюсь вам, что французы вернутся».– «О! – закричал Оливье,– но это значит покрыть стыдом всех ваших родных, и этот стыд не прекратится во всю их жизнь. Я вам говорил прежде: трубите, но вы ничего не сделали; если вы теперь сделаете это, то сделаете не по моему совету; и если вы затрубите, это не будет храбро; смотрите, у вас обе руки в крови».– «Это правда,– говорит Роланд,– но я наносил знатные удары врагу!»
Вперед!
«Да,– восклицает Роланд,– дело слишком тяжелое; я затрублю, и король Карл услышит меня». Оливье возражает: «Это не будет храбро! Когда я вам говорил, товарищ, вы не удостоили послушаться меня. Если бы король был здесь, мы не испытали бы такого поражения. Те, которые лежат там убитыми, не должны нести на себе стыда». Он прибавляет еще: «Клянусь своею бородой, если бы я мог увидеть свою милую сестру Ауду, никогда вам не быть бы в ее объятиях».
Вперед!
«Но,– говорит Роланд,– за что вы обрушиваете свой гнев на меня?» И Оливье отвечает: «Товарищ, в том ваша вина; рассудительная храбрость не есть безумие и скромность лучше гордости: эти французы пали вследствие вашего неблагоразумия, да и мы никогда не послужим Карлу. Если бы вы послушались меня, наш государь был бы здесь, мы выиграли бы дело и король Марсиль был бы в плену или убит. Ваша отвага, Роланд, обратилась на нас. Карлу Великому мы больше не слуги, а подобного ему человека не будет до Страшного суда. Вы здесь умрете, а Франции будет стыдно: сегодня вы лишаетесь ее; еще до вечера потеря будет великая».
Вперед!
Архиепископ слышит их спор; он пришпоривает коня шпорами чистого золота, подъезжает к ним и старается примирить: «Государь Роланд и вы, государь Оливье, Богом заклинаю, не спорьте; действительно лучше, чтоб король пришел: он может отомстить за нас. Эти испанцы не должны вернуться. Когда придут наши, французы, они найдут нас мертвыми и изрубленными; они положат нас в гробах на мулов, прольют слезу печали и сожаления и погребут на монастырском кладбище, и ни волки, ни свиньи, ни собаки не съедят нас». Роланд отвечает: «Государь, вы очень хорошо говорите».
Вперед!
Роланд подносит олифант ко рту, прикладывает его крепко к губам и трубит изо всей силы. Высокие горы повторяют эхом звуки рога. Раскат слышен на 30 лье. Карл слышит его и все товарищи с ним. «А! – восклицает король,– наши люди дерутся». Но Ганелон возражает ему: «Если бы кто-нибудь другой сделал это, я счел бы такие слова большой ложью».
Вперед!
Граф Роланд трубит в свой олифант с таким усилием и натугой, что алая кровь потекла из горла, и на лбу лопнула жила. Звук из рога громогласный. Карл идет по ущельям и слышит его. Слышит герцог Нэм (Naimes), и французы слышат. «Но,– говорит король,– я слышу рог Роланда! Никогда не затрубил бы он без битвы». Ганелон отвечает: «Нет тут никакой битвы; вы очень стары и седы; говоря так, вы походите на ребенка! Разве вам неизвестно высокомерие Роланда; удивительно, что Бог так долготерпелив к нему; без всякого вашего приказания он овладел Неаполем; сарацины, находившиеся там, успели скрыться; шесть из их предводителей предстали перед Роландом...1; потом он приказал обмыть водой раны тех витязей, чтоб не видать было крови. Из-за какого-нибудь зайца он будет трубить целый день, и теперь тешится перед своими пэрами. Во всей вселенной нет человека, который бы осмелился его образумить. Поедем же дальше; к чему тут останавливаться? Великая страна еще порядочно далеко от нас».
Вперед!
У графа Роланда губы в крови; на лбу лопнула жила; он трубит в олифант, и ему больно и тяжело. Карл слышит его, и французы слышат. «О,– говорит король,– рог трубит изо всех сил». Герцог Нэм отвечал: «Это герой изнывает; там битва. Клянусь совестью, тот, кто отговаривает вас, изменник. Примите меры, кликните бранный клич и спешите на помощь к своему благородному родственнику. Вы слышите ясно, что Роланд пришел в отчаяние».
Император приказывает трубить в рога; французы спускаются с гор, надевают свои панцири и шлемы, берут в руки золотые мечи; у них щиты и дротики огромные и здоровые, значки на копьях белые, голубые и красные. Все бароны садятся на своих бегунов и пришпоривают их; проходя по ущельям, они говорят между собой: «Если мы застанем Роланда в живых, вместе с ним мы сделаем славное дело!» Но все было тщетно! Они опоздали.
Мрак рассеивается; день; вооружение горит на солнце; панцири и каски отражают лучи; щиты раскрашены разноцветными красками, а мечи и копья со значками раззолочены. Едет император гневно, а французы опечалились и призадумались. Нет никого, кто горько не плакал бы, все тревожатся о Роланде. Король велит схватить графа Ганелона; его отвели в обоз, и король говорит Безгуну, начальнику прислуги: «Стереги его хорошенько; этот негодяй изменил моему дому». Безгун берет его и ставит при нем сто поваров и хороших, и худых; они вырывают ему бороду и усы, волос за волосом; каждый отпускает ему по четыре кулака; они бьют его палками, накладывают на шею цепь и сковывают его, как медведя. Для посрамления его садят на осла и стерегут, пока не потребует его Карл.
Вперед!
Горы высоки, мрачны, громадны, долины глубокие, быстрые воды; трубы звучат и впереди, и позади; все они отвечают олифанту. Едет император гневно, а французы опечалились и призадумались; все плачут, рыдают, Бога молят сохранить Роланда до прибытия их на поле битвы; соединившись с ним, они обещают мужественно биться. Но все тщетно; они слишком опоздали; они не могут поспеть вовремя.
Вперед!
Король Карл едет в сильном гневе; по его панцирю стелется седая его борода. Все бароны Франции шпорят своих лошадей, и каждый досадует, что он не с Роландом полководцем, который бьется с испанцами; если он ранен, то нет им надежды, чтобы другие спаслись! Боже, с ним шестьдесят витязей, лучше которых не было ни у одного короля, ни у одного полководца!
Вперед!
Роланд смотрит на горы и сосновый лес; видит он распростертых французов и оплакивает их, как благородный витязь: «Господа бароны,– говорит,– да будет к вам Бог милосерд, да вместит он все ваши души в раю, где они опочат среди цветов святых. Никогда не видал я лучших воинов; издавна вы помогали мне завоевывать Карлу пространные государства! Для какой жестокой кончины вскормил вас император! Французская земля, прелестная страна, вы овдовели сегодня со смертью храбрейших воинов! Французские бароны, вы погибли моей виной! Я не могу вас спасти; да поможет вам Бог, который никогда не обманывал! Оливье, брат мой, я не посрамлю вас: я умру с горя, если не найду здесь смерти! Государь и товарищ, вернемся на бой!»
Граф Роланд появляется снова среди битвы, размахивает Дюрандалем и храбро поражает; он разрезывает надвое Фодрона из Пина и 24 сарацина, вооруженных наилучшим образом; никогда еще человек не защищался лучше. Как олень бежит перед собаками, так перед Роландом несутся язычники, а архиепископ говорит: «Вы работаете добропорядочно! Такую силу и должен иметь хорошо вооруженный витязь на добром коне; он должен быть мужествен и горд во время боя, или иначе он не стоит четырех солидов: пусть такой лучше монахом в одном из монастырей молится ежедневно о наших грехах». Роланд отвечает: «Бейте, никому пощады!» При этих словах французы возобновляют бой; велика потеря между христианами. Французы знают, что в такой битве не будет спасения; а потому они защищаются, как гордые львы.
Вот Марсиль; он на своем коне имеет вид благородного воина; конь его зовется Геньон; он пришпоривает его и устремляет на Бева, владетеля Боня (Beaune) и Дижона; с первого удара пробивает ему щит, панцирь и опрокидывает мертвым, без раны. Потом он убивает Ивоара и Ивона, а вместе с ними и Герара Руссильонского. Граф Роланд, случившийся неподалеку, говорит язычнику: «Да поразит тебя Бог за то, что ты убил моих сподвижников! Ты не уйдешь, не расплатившись со мной, и узнаешь, как зовут мой меч». Затем он устремляется на него, как на благородного воина, отрубает ему кисть правой руки, потом срезывает голову Журфалею, белокурому сыну короля Марсиля. Язычники вопят: «Помоги нам, Магомет, наш бог, отомсти за нас Карлу! Он послал нас в эту страну неверных, которые не побегут даже для спасения жизни». Говорят они друг другу: «О, будем спасаться!» При этих словах спасаются 100 тысяч; зови их сколько хочешь, они не вернутся.
Вперед!
Но все тщетно. Хотя Марсиль убежал, зато остался его дядя, Марганис, владеющий за своего брата Карфагеном и Эфиопией, проклятой землей; черные, которыми он повелевает, с большими носами и широкими ушами; их больше 50 тысяч; они тщеславно и яростно наскакивают, крича клик языческий. «Да,– говорит Роланд,– нас ждет здесь мученичество, и я знаю, что нам недолго жить; но да будет тот трус, кто дешево продаст свою жизнь; бейте, господа, вашими блестящими мечами и оспаривайте свою жизнь и свою смерть; да не постыдится нас прекрасная Франция! Когда придет Карл на это побоище, он увидит, как мы бились с язычниками и найдет 15 их тел на наше одно; он только благословит нас за то».
Вперед!
Когда Роланд завидел этот проклятый народ чернее чернил, одни только зубы и белы: «Да,– говорит граф,– я уверен, что мы, наверное, сегодня погибнем; бейте, французы, я вам советую то». А Оливье прибавляет: «Горе тому, кто останется позади всех!» При этих словах французы возобновляют дело.
Вперед!
Когда язычники увидели, что французов убывает, они ободрились духом и возгордились; молвят они: «Не прав император». Марганис на гнедом коне, вонзая в него золотые шпоры, поражает Оливье сзади, посреди спины, прорывает его белый панцирь и всаживает ему в грудь копье со словами: «Вам достался хороший удар! Вы недовольны тем, что Карл Великий оставил вас в проходах! Если он и сделал нам зло, так не будет тем хвастаться, потому что на вас одном я хорошо отомстил за всех наших!» Оливье чувствует, что он поражен насмерть; он все еще держит свой Готеклер из темной стали; им поражает он в золотой шлем Марганиса; сбивает с него цветы и кристаллы, раскалывает голову до зубов и новым размахом повергает его мертвым со словами: «Будь ты проклят, язычник! Я знаю, что Карл также теряет при этом, но ты не воротишься рассказывать своей жене, никому другому в том королевстве, из которого ты пришел, и хвастаться, что ты меня убил за денарий; больше ты не сделаешь зла ни мне, ни другим». Затем он зовет Роланда на помощь.
Вперед!
Оливье чувствует, что он ранен смертельно; ему не предстоит другого случая отомстить за себя; и он бросается в самую схватку и бьет храбро, ломая копья, щиты, руки и ноги, седла и бока. Кто видел, как он крошил сарацин и клал один труп на другой, тот не забудет доброговитязя. Оливье помнит клич Карла Великого: он звучно и громко кричит: «Monjoie!» и взывает к Роланду, своему другу и пэру: «Государь и товарищ,– говорит он ему,– подойдите ко мне; к нашему великому горю, нам предстоит сегодня разлука».
Вперед!
Роланд смотрит Оливье в лицо; побледнело оно, потускло, поблекло. Алая кровь течет по всему его телу и скатывается на землю ручейками. «Боже,– говорит граф,– что же теперь делать! Государь и товарищ, несчастлив ты при всем твоем благородстве; никогда никто не заменит тебя! О, прекрасная Франция, ты лишишься сегодня добрых витязей, смешаешься и отощаешь. Велика будет жалость императора». С этими словами он обмирает на своем коне.
Вперед!
Роланд обмер, сидя на своем коне; а Оливье ранен смертельно, до того истек кровью, что у него помутилось в глазах; ни вблизи, ни издалека он не может видеть так, чтобы узнать кого-нибудь; встретив своего сподвижника, он поражает его по раззолоченной каске и раскалывает ее до носу, но не тронув головы. При этом ударе Роланд взглядывает на него и говорит ему дружески и кротко: «Государь и товарищ, неужели вы сделали это нарочно? Пред вами Роланд, тот Роланд, который вас так любит! Вы не можете никак во мне сомневаться».– «Я слышу ваш голос,– отвечает Оливье,– но не вижу. Да поможет вам Бог! Я ударил вас! Простите меня!» Роланд возражает: «Я не ранен и прощаю вам здесь и перед Богом». При этих словах они склоняются друг к другу; посреди объятий смерть разлучает их.
Оливье чувствует, что конец пришел; оба глаза закатываются, он теряет зрение и слух, сходит с лошади и ложится на землю; громким голосом кается в грехах, всплеснув руками, протягивает их к небу и молит Бога, чтобы он уделил ему рай и благословил Карла и Францию и, прежде всех смертных, Роланда. Сердце у него падает, шлем склоняется на грудь, и он вытягивается во всю длину на земле. Умер герой, ничего от него не осталось. Храбрый Роланд плачет и стонет; никогда на земле вы не услышите человека, более удрученного горем.
Когда Роланд видит своего друга скончавшимся и ниц распростертым на земле, он начинает с кротостью выражать свое горе: «Государь и товарищ, вы были отважны на свою погибель! Мы прожили столько годов и дней вместе, и никогда ты мне не сделал зла, ни я не оскорбил тебя! Теперь, когда ты умер, мне больно оставаться в живых!» При этих словах Роланд теряет чувства, сидя на своем коне Велльантифе (Veillantif); но он укрепил себя в золотых стременах и потому не мог упасть, в какую бы сторону ни наклонился.
Прежде, нежели Роланд пришел в себя и совершенно очнулся, ему представилось страшное зрелище: французы все легли мертвыми, он их всех потерял, кроме архиепископа и Готье из Люза (de Luz), который спускался с гор, где он ратоборствовал с испанцами; все его люди убиты победоносными язычниками; он бежит с того возвышения и требует помощи Роланда: «О, благородный граф, доблестный муж, где ты? Подле тебя я бесстрашен! Это я, Готье, победитель Маельгута, племянника Дроона, седовласого старца; за свою храбрость я всегда был твоим любимцем! Мой клинок сломался, мой щит пробит, мой панцирь разорван! Дротик пронзил мое тело, я умру, но дорого продам свою жизнь!» Роланд услышал его; он шпорит коня и подъезжает к нему.
Вперед!
Роланд был опасен в своем отчаянии; он бросается в схватку и начинает снова осыпать врага ударами: он убивает двадцать сарацин, Готье шесть, а архиепископ пять. А язычники говорят: «О, жестокие люди! Смотрите, господа, чтобы они не ушли от нас живыми; трус будет тот, кто даст им спастись». Тогда они начинают реветь, кричать, и со всех сторон нападают на них.
Вперед! Граф Роланд – знатный воин, Готье – добрый витязь и архиепископ – испытанный герой. Никто не хочет ничего предоставлять другому; они бьют язычников в схватке. Является еще 1000 сарацин пеших и 40 тысяч конных, но, поверьте мне, они не смеют приблизиться. Они бросают в них издалека свои дротики, копья, мечи и стрелы. С первых ударов они убивают Готье; у Турпина Реймсского щит пробит и сломан шлем; они ранили его в голову и разорвали кольчугу; в теле у него четыре дротика; лошадь его убита под ним. Это великое несчастье, что архиепископ упал.
Вперед!
Турпин Реймсский, почувствовав себя сбитым и раненным четырьмя дротиками, бодро поднимается; храбрый ищет, где Роланд, потом бежит к нему и говорит: «Я не побежден! Добрый воин никогда не сдается живым!» Он извлекает альмас, свой меч темной стали, и в схватке сыплет тысячу ударов и больше. Карл говорил после, что он никого не щадил, и около него было найдено 400 трупов, одни израненные, другие перерубленные пополам, а иные без головы.
Граф Роланд бьется благородно, и по телу его струится пот от жары; голова у него болит и ломит, потому что он разорвал себе жилу на лбу, трубя в олифант. Между тем, он хочет знать, придет ли Карл; он берет рог, но звук раздался слабо. Император останавливается и слушает: «Господа,– говорит он,– наши дела идут худо; мы лишимся сегодня нашего племянника Роланда; я слышу по звуку трубы, что он не проживет долго. Кто хочет поспеть, пусть скачет скорее! Трубите в рога, во все, сколько их есть в войске!» 60 тысяч рогов протрубили так, что горы и долины завторили им. Язычники слышат и не радуются тому. Они говорят друг другу: «Нам придется еще иметь дело с Карлом!»
Вперед!
И язычники говорят: «Идет император! Слышите звуки французских рогов? Если явится Карл, Боже, какое жестокое нам будет поражение! Мы потеряем при этом нашу землю Испанию. Если Роланд уцелеет, война возобновится!» Тогда они собираются в числе 400, покрытых шлемами, лучших воинов из всей армии; страшно атакуют они Роланда; было в тот час графу довольно работы окрест себя.
Вперед!
Граф Роланд при их приближении показал себя еще более храбрым, мужественным и неустрашимым; не взять им его живьем. Верхом на коне Велльантифе,вонзая в него шпоры чистейшего золота, он в сопровождении архиепископа Турпина начинает с ними со всеми схватку. И говорит один другому: «Так, так, бейте, мой друг! Мы слышали рога французов; приближается Карл, могучий король».
Граф Роланд никогда не любит ни трусов, ни хвастунов, ни злых людей, ни витязей, которых нельзя было бы назвать добрыми воинами; и говорит он Турпину: «Государь мой, вы пеший, а я на коне; я сойду с коня из любви к вам; мы разделим пополам и горе, и радость: я не променяю вас ни на одного смертного; отдадим язычникам удар за удар. Никакой меч не бьет, как Дюрандал!» А архиепископ ему в ответ: «Трус тот, кто не умеет бить! Карл придет и отомстит за нас».
Язычники восклицают: «Горе нам! В злополучный день мы явились сюда; мы потеряли многих из своих вельмож и своих пэров, Карл грозный наступает с огромной армией! До нас долетают громкие звуки французских рогов и далекое эхо их клича: «Monjoie!» У графа Роланда такая великая сила, что ни один человек во плоти не победит его. Закидаем его чем ни попало, пусть он останется на месте». И они мечут вилы, дротики, копья и пернатые стрелы. Щит Роланда пробит и изломан; кольчуга разорвана, но до тела не дошла. Однако Велльантиф, проколотый в двадцати местах, падает мертвым под графом. Затем язычники спасаются и оставляют Роланда на месте схватки; но он сбит с коня.
Вперед!
Бегут злобные и разъяренные язычники, скачут по направлению к Испании. Граф Роланд не может их преследовать: он потерял своего коня Велльантифа; хочешь не хочешь, а нужно спешиться. Спешит он на помощь к архиепископу Турпину; снимает с его головы золотой шлем и легкий, белый панцирь; разрывает тунику и кусками ее перевязывает широкие раны; потом прижимает его к своей груди, кладет потихоньку на зеленую траву и с глубоким смирением молит его: «О, благородный муж, дайте мне с вами проститься; наши возлюбленные сподвижники пали; но мы не должны забывать их! Я пойду их отыскивать и положу перед вами». И архиепископ говорит: «Идите и возвращайтесь; слава Богу, поле сражения остается за вами и за мной!»
Роланд удаляется и ходит один по полю битвы; он ищет в долинах, и находит Герера и Герина, своего сподвижника; он находит также Беренгара и Оттона, Анзеиса, Санхо и Герара, руссильонского старца. Роланд берет каждого поодиночке, приносит к архиепископу и кладет их трупы в ряд у его ног. Архиепископ не может удержаться от слез, поднимает руку, дает благословение и говорит затем: «Вас, господа, постигло горе, душа ваша в руках преславного Бога! Да поместит Он вас в раю среди святого цветника! Смерть моя исполняет меня ужаса: я не увижу больше могучего императора».
Роланд возвращается и идет снова обыскивать поле сражения; найдя своего сподвижника Оливье, он крепко прижимает его к сердцу и, как только может, возвращается с трупом к архиепископу: он кладет труп на щит рядом с другими, и архиепископ благословляет их и разрешает. Тогда развертывается вполне горе, и сердцем овладевает жалость. «А,– восклицает Роланд,– прекрасный мой сподвижник, Оливье, вы были сыном могущественного герцога Ренье, который владел всей Маркой (то есть пограничным графством) до вала Рунера; нужно ли было сломить копье, разбить в куски щит, победить и укротить дерзость, дать добрый совет честному человеку, на это не было витязя лучше вас».
Граф Роланд, видя мертвыми своих пэров и Оливье, которого он любил, сколько мог, почувствовал себя взволнованным, начал плакать и лицо его исказилось, им овладело такое горе, больше которого уже и не может быть; невольно падает он на землю в обморок; а архиепископ говорит: «Вы, витязь, довольно несчастны».
Увидев Роланда без чувств, архиепископ был поражен таким горем, какого он не испытывал во всю жизнь; он протянул руку и взял олифант. По долине Ронсевальской протекает ручеек; Турпин хочет пойти к нему, чтобы принести воды Роланду; идет он медленно, весь качается; слаб; не может идти, силы нет, много истрачено крови, не прошел он и десятины, как сердце у него захватило, и он упал ниц в предсмертных страданиях.
Граф Роланд приходит в себя; становится на ноги, но он в большом горе! Он смотрит вверх, он смотрит вниз, он видит, на зеленой мураве, кроме его сподвижников, лежит благородный барон, а именно архиепископ, которого Господь поставил на земле от своего имени; граф исповедует свои грехи, поднимает глаза, протягивает руки к небу и молит Бога о помещении Турпина в раю. Турпин умер, добрый воин Карла; он был во все времена твердый ревнитель в борьбе с язычниками и своими подвигами, и своими прекрасными речами. Да ниспошлет ему Бог свое благословение.
Граф Роланд видит архиепископа распростертым на земле; из его тела вывалились внутренности, из головы вытек мозг. Роланд скрещивает ему на груди его белые, нежные руки, и причитает над ним по обычаю своей страны: «О, благородный муж, витязь честного дома, я поручаю тебя в этот день преславному Отцу небесному; ни один человек не будет лучшим служителем; со времени апостолов не было подобного пророка для поддержания закона и овладения душами. Да не испытает мук ваша душа и да будет ей отверсты двери рая».
Роланд чувствует приближение своей смерти; из его ушей вытекает мозг; он молит Бога за своих пэров и поручает самого себя архангелу Гавриилу. Берет сам олифант, а другой рукой овладевает своим мечом Дюрандалем. Но стрелы он не мог пустить из арбалета. Идет он в сторону Испании, идет по ниве, всходит на пригорок. Под прекрасным деревом стоят четыре мраморных уступа; падает там Роланд лицом на зеленую мураву и теряет чувства, потому что смерть к нему приближается.
Стоят высокие горы, а на них растет высокий лес. Есть там четыре уступа из блестящего мрамора. На зеленой мураве лежит Роланд в забытьи. Сарацин следил за ним и подкарауливал его, прикинувшись мертвым среди других трупов, с лицом и телом, покрытыми кровью. Он вскакивает и торопится бежать. Храбр и силен сарацин!
В своей самоуверенности и смертельной ярости он схватил Роланда за тело и оружие, сказав: «Побежден племянник Карла; этот меч я отнесу в Аравию!» Он тащит меч, но Роланд чувствует, в чем дело. Он замечает, что у него берут меч, открывает глаза и говорит язычнику: «Клянусь моей совестью, ты не из числа наших». Он берет олифант, которого ему не хотелось бы лишиться; поражает язычника по каске позолоченной, проламывает сталь, голову и кость; выпускает ему глаза из головы, кладет его мертвым к своим ногам и после того говорит ему: «Негодяй, как ты мог быть до того бесстрашным, чтобы дотронуться до меня, имел ли бы ты на то право или нет; нет человека, который не признал бы тебя безумным! Я отломал толстый конец у своего олифанта; с него свалилось золото и кристалл!»
Роланд чувствует, что он больше ничего не видит; он приподнимается, собирается с силами; но на лице его пропала вся краска. Перед ним черная скала; с досады он наносит ей 10 ударов; сталь звенит, но не ломится и не притупляется. «О,– восклицает граф,– святая Мария, помоги мне! Мой добрый Дюрандаль, вы несчастны! Хотя мне больше нечего делать с вами, но вы мне, как всегда, дороги! Сколько битв я выиграл с вами! Сколько покорил великих стран, в которых теперь царствует седобородый Карл! Да не владеет вами никто, кто будет искать спасения в бегстве! Вы были долго в руках доброго воина; никогда не увидит ему подобного Франция, свободная Франция!»
Роланд бьет по уступам мраморным; сталь звенит, но не ломится и не притупляется. Когда он видит, что нельзя от него отломить ни кусочка, он начинает про себя оплакивать свой меч: «О, мой Дюрандаль, как ты светел и ясен, как ты горишь и играешь на солнце! Карл был в долинах Морены, когда Бог с высоты неба возвестил ему через ангела, чтобы он тебя отдал первому графу. И благородный,великий король меня им подпоясал. Им-то я завоевал ему Нормандию и Бретань, я завоевал ему Пуату и Мень, я завоевал ему Прованс, Аквитанию, Ломбардию и Романию; я завоевал ему Баварию и всю Фландрию; Алеманнию, Польшу, Константинополь и Саксонию я подчинил его воле; я завоевал ему Шотландию, Валлис, Ирландию и Англию, в которой он любил оставаться; им же я завоевал все страны и земли, которыми владеет седобородый Карл. Об этом-то мече я тоскую и тревожусь. Пусть лучше умру я, лишь бы он не достался язычникам! Да не посрамит Бог – Отец Франции!»
Бьет Роланд по серой скале и раскалывает ее так, что я не умею вам и сказать1. Меч звенит, но не гнется и не ломится; полетел только к небу. Когда граф увидел, что ему не сломать его, он начал про себя его оплакивать: «О, Дюрандаль, как ты прекрасен и непорочен! Сколько мощей в твоей рукоятке позолоченной: зуб св. Петра и кровь св. Бааля, и волоса господина св. Дионисия, и часть одежды св. Марии! Было бы несправедливо, если бы тобой овладели язычники; вам должны служить христиане. Да не достанетесь вы в руки труса! С вами я завоевал много великих стран, которыми владеет Карл седобородый и которыми он силен и богат!»
Но Роланд чувствует, что смерть им овладевает, и с головы спускается к сердцу. Он спешит под сосну, ложится ниц на зеленой мураве; кладет на себя свой меч и олифант и поворачивает голову в сторону язычников, потому что благородный граф желает, чтобы Карл Великий и его люди сказали, что он умер победителем. Он исповедывает свои грехи, и важные и неважные, и за эти грехи приносит Богу свою перчатку.
Вперед!
Роланд чувствует, что его время прошло! Он лежит на острой скале, обращенный к Испании; одной рукой бьет он себя в грудь и приговаривает: «Боже, я приношу тебе покаяние во всех своих грехах, в больших и малых, которые я совершил с того часа, в который родился, по сей день, когда все покончилось». Правую перчатку он протянул к Богу, и ангелы спустились к нему.
Вперед!
Лежит витязь Роланд под сосной, а лицо его обращено к Испании; приводит он себе на память старые дела: вспоминает он о завоеванных им государствах, о прекрасной Франции, о своих домочадцах, о Карле Великом, своем государе, который его воскормил; не может воздержаться от вздохов и слез! Но он не забывает и о себе, исповедывает снова свои грехи и молит Бога о прощении. «Отец истинный, ты не знаешь неправды, ты воскресил св. Лазаря из мертвых и спас Даниила от львов, спаси и мою душу от опасностей, угрожающих мне за грехи, совершенные мной в течение жизни!» Он жертвует Богу свою правую перчатку, и св. Гавриил принимает ее из его рук. Роланд облокотился, сложил руки и скончался. Бог послал своего ангела Херувима и св. Михаила, по прозванию, «в опасностях»; св. Гавриил соединился с ними, и они уносят душу графа в рай.
В заключение поэма рассказывает о страшной мести Карла за смерть Роланда и его возвращении в Ахен, где его встретила сестра Оливье, Ауда, и спрашивала о своем женихе. Услышав о смерти Роланда, она была так поражена, несмотря на утешение Карла, что пала мертвой. Конец поэмы представляет суд над Ганелоном: судебный поединок с Тьерри завершается поражением изменника.
La Chanson de Roland.